А больные тихо лежали на койках. Смейзерс, видно, тоже достиг четвертой стадии. Так же беспокойно перекатывается голова на подушке и тот же непонятный, леденящий душу взгляд.

А потом О’Брайен обернулся и увидел, что койка Белова пуста! Что случилось – он поднялся в бреду и, не сознавая, что делает, поплелся куда-то? Или ему стало лучше? Куда он девался?

О’Брайен стал тщательно обыскивать корабль, опять и опять окликая русского по имени. Переходя из отсека в отсек, добрался, наконец, до рубки. Но и здесь было пусто. Где же Белов?

Растерянно кружа по тесной рубке, О’Брайен нечаянно глянул в иллюминатор. И там, снаружи, увидел Белова. Без скафандра!

Невозможно, немыслимо! Ничем не защищенному человеку и минуты не прожить на мертвом, голом Марсе, здесь нечем дышать! И однако Николай Белов шел по песку беззаботно, как по Невскому проспекту. А потом очертания его фигуры странно расплылись – и он исчез.

– Белов! – во все горло заорал О’Брайен. – Да что же это, господи. Белов! Белов!!!

– Он пошел осмотреть марсианский город, – раздался голос за спиной у О’Брайена. – Он скоро вернется.

Штурман круто обернулся. Никого. Ну, ясно: совсем спятил…

– Нет, нет, – успокоил тот же голос.

И прямо из пола, будто он прошел не сквозь плотную сталь, а сквозь туман неторопливо поднялся Том Смейзерс.

– Что с вами со всеми происходит? – ахнул О’Брайен. – Что все это значит?

– Пятая стадия «болезни Белова». И последняя. Пока что ее достигли только мы с Беловым, для остальных она наступает сейчас.

О’Брайен ощупью добрался до кресла и сел. Пошевелил губами, но не мог выговорить ни слова.

– Ты думаешь, от «болезни Белова» мы становимся какими-то кудесниками, – сказал Смейзерс. – Не в том дело. Прежде всего, это вовсе не болезнь.

Впервые Смейзерс посмотрел ему прямо в глаза – и О’Брайен невольно отвел свои. То был не просто страшный, пугающий взгляд, каким Смейзерс прежде посмотрел на него с больничной койки. Было так, словно… словно это вовсе и не Смейзерс. А кто-то непонятный, неведомый…

– Так вот, всему причиной микроб, но не паразитирующий в организме. А сосуществующий с ним. Это симбиоз.

– Симбиоз?..

– Этот микроб вроде кишечной флоры – он полезен. Необыкновенно полезен.

О’Брайену почудилось, что Смейзерс с трудом находит нужные слова, подбирает их так старательно, будто… будто… будто говорит с малым ребенком, несмысленышем!

– Да, верно, – сказал Смейзерс. – Но я постараюсь тебе объяснить. Микроб «болезни Белова» гнездился в нервной системе марсиан, как кишечные бактерии гнездятся у нас в желудке и кишечнике. И те и другие – микробы симбиотические, и те и другие помогают организму, в котором существуют, повышают его жизнедеятельность. «Микроб Белова» действует внутри нас как своего рода нервный трансформатор, он почти в тысячу раз умножает духовную мощь.

– То есть ты стал в тысячу раз умней прежнего?

Смейзерс сдвинул брови.

– Трудно объяснить. Да, если угодно, в тысячу раз умней. На самом деле в тысячу раз возрастают все духовные силы и способности. Разум – только одна из них. Есть еще много других, например, способности к передаче мыслей и преодолению пространства, которые прежде были так ничтожны, что оставались почти незамеченными. Вот, к примеру, где бы ни был Белов, мы с ним непрерывно общаемся. Он почти полностью владеет окружающей средой, так что она не может физически ему повредить. Чашка, одеяла и все прочее, что так напугало тебя, летали по воздуху, когда мы стали делать первые неуклюжие опыты с нашими новыми способностями. Нам еще предстоит очень многому научиться и ко многому привыкнуть.

– Но… но… – в голове у О’Брайена была такая сумятица, что он насилу ухватился за какую-то отчетливую мысль: – … но все вы были так тяжело больны!

– Этот симбиоз устанавливается не так-то легко, – согласился Смейзерс. – И человеческий организм не в точности таков, как марсианский. Но теперь все это позади. Мы возвратимся на Землю, распространим там «болезнь Белова» – если хочешь и дальше так это называть, – и займемся исследованием времени и пространства. Хотелось бы в конце концов разыскать марсиан там… в том месте, куда они переселились.

– И тогда пойдут уж такие войны, каких мы и в страшных снах не видали!

Тот, кто был прежде помощником инженера Томом Смейзерсом, покачал головой:

– Войн больше не будет. Среди тысячекратно возросших духовных способностей есть одна, которая связана с тем, что можно назвать нравственными понятиями. Мы, те, кто прилетел сюда, в силах предотвратить любую готовую сейчас разразиться войну – и предотвратили бы, но когда нервная система жителей Земли соприкоснется с «микробом Белова», всякая опасность минет безвозвратно. Нет, войн больше не будет.

Молчание. О’Брайен пробует собраться с мыслями.

– Что же, – говорит он. – Не зря мы слетали на Марс, кое-что мы тут нашли, верно? И если мы намерены возвращаться на Землю, я, пожалуй, пойду выверю взаимное положение планет и рассчитаю курс.

И опять, еще отчетливей, чем прежде, это странное выражение в глазах Смейзерса.

– Не нужно, О’Брайен. Мы возвратимся не тем способом, каким прилетели сюда. Мы это проделаем… ну, скажем, быстрее.

– И то ладно, – нетвердым голосом сказал О’Брайен и поднялся. – А покуда вы тут разработаете все в подробностях, я натяну скафандр и сбегаю в этот самый марсианский город. Я тоже не прочь подхватить «болезнь Белова».

Тот, кто был прежде Томом Смейзерсом, что-то проворчал. О’Брайен остановился как вкопанный. Он вдруг понял, что означает странный, пугающий взгляд, каким смотрел на него тогда Белов, а теперь Смейзерс.

В этом взгляде была безмерная жалость.

– Да, верно, – необычайно мягко и ласково сказал Смейзерс. – Ты не сможешь заразиться «болезнью Белова». У тебя природный иммунитет.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Летом, до того, как была написана эта вещь, я встретил человека, профессора небольшого университета, рассказавшего мне исполненную морали историю из своей жизни, которую я вряд ли когда-нибудь смогу забыть. Он всегда очень гордился своим IQ уровня гения и с подросткового возраста мечтал о женитьбе на женщине с таким IQ, которое по крайней мере гарантировало бы, что он станет отцом совершенно бриллиантовых детишек. Он встречал таких женщин, которых никто не считал особо привлекательными – зато они находились несколько дальше по шкале Уэслера-Бельвью, чем он сам, – и немедленно предлагал вступить в брак.

Его будущая жена, казалось, испытывала те же эмоции в отношении физического притяжения между ними, но – ключевое отличие – она больше всех прочих дам соглашалась с ним в вопросе объединения их исключительных генов. Через год брака появился ребенок. Он не был бриллиантовым. Он даже не обладал нормальным интеллектом. Ребенок сильно отставал – в терминах IQ – находясь где-то рядом с уровнем дебила. Жена развелась с ним и, получив работу в другом штате, бросила его с ребенком.