И при этом мы не находим ни в архитектуре, ни в искусстве Марса никакого намека на ситуацию, которая могла остановить вымирание расы. Марсиане должны были понимать: их планета не приспособлена для длительного поддержания жизни крупных популяций, что продемонстрировано многими тенденциями в искусстве, особенно символикой кувшина. Но нигде нет свидетельства какой-нибудь сильной, все затмевающей опасности. Марсианское искусство и архитектура в течение многих периодов времени следуют естественному развитию, которое отражает не что иное, как устойчивый рост зрелой цивилизации.

Прискорбно, что больше ничего нельзя узнать об уникальной личности, которую все называют Марсианским Призраком и которая обитает в некоем марсианском городе, возникшем, кажется, сравнительно недавно. Общаясь с Призраком, я получил ясное представление о том, что он при желании мог дать ключ, который мы ищем, и предоставить нам определенную информацию относительно настоящего местонахождения и состояния марсианской расы. Но когда вы общаетесь с Призраком, то имеете дело с формой жизни, которая в современном знании ни с чем не сравнима, и понимание этого осложнено еще и тем фактом, что она, в сущности, является отображением внеземного разума».

Картер положил страницу на стол, достал трубку.

Металлическое создание, сидевшее на корточках в углу рабочего кабинета, слегка шевельнулось.

— Я возьму это, доктор. Ваша работа закончена, — сказало оно.

Картер вздрогнул, затем принялся набивать табак в трубку.

— Я почти забыл о тебе, Бастер, — обратился он к роботу, — Ты сидишь так спокойно.

Мужчина пристально смотрел в иллюминатор, который обрамлял дикую, красную пустоту Марса. Мелкий, истонченный ветрами песок шуршит, когда по нему ступают. Если бросить взгляд налево, можно увидеть фантастические башни из более твердой породы, которая до сих пор стойко сопротивлялась силам, выравнивавшим поверхность планеты. Направо просматриваются размытые остроконечные шпили и зубчатые стены, напоминающие башенки, — марсианский город, где жил Элмер, Марсианский Призрак. А чуть ближе — раскопки, где после двадцати лет перелопачивания и просеивания песка и изучения результатов была получена жалкая горстка фактов о марсианской расе — фактов, которые теперь изложены на страницах рукописи, сваленной в кучу на столе.

— Нет, Бастер, — сказал он, — моя работа здесь еще не завершена. Я просто прерываю ее. Однажды кто-то придет и продолжит этот труд. Возможно, мне следовало бы остаться… Но прошедшие годы были годами одиночества. Я убегаю от него, но боюсь, что не преуспею в этом. Много раз я был уже близок к побегу. Но сознание того, что это не только моя работа, но также чья-то еще, удерживало меня здесь.

— Работа доктора Лэтропа, — проскрипел Бастер.

Картер кивнул.

Двадцать лет назад Стив Лэтроп пропал. Картер мог в точности вспомнить то утро, когда Стив уехал на аванпост Красных Скал, чтобы получить продовольствие, — казалось, каждая деталь оставила неизгладимый след в сознании. За прошедшие годы Картер много раз заново проживал минуту за минутой, стараясь обнаружить хотя бы крошечный эпизод, который мог стать ключом к разгадке. Но ключа не было. Стивен Лэтроп фактически просто исчез с лица Марса, испарился без следа. Он уехал за продовольствием, но так и не вернулся. Это само по себе было началом и концом. Больше ничего не произошло.

Картер знал, что еще немного — и пора будет собираться в дорогу. Рукопись закончена. Записи упорядочены. Все образцы, за исключением нескольких экземпляров, помечены ярлыками и готовы к упаковке. Рабочие отпущены. Как только Альф вернется, можно приниматься за работу. Альф ушел в город три дня назад и до сих пор не возвратился — но в этом не было ничего необычного. Так или иначе, Картер не мог чувствовать никакого раздражения по отношению к Альфу. В конце концов, такое обстоятельство, как завершение двадцатилетней работы, служило достаточным поводом для своего рода кутежа.

Последние лучи заходящего солнца струились в окно, растекаясь по комнате, освещая и усиливая цвета марсианских кувшинов, выставленных вдоль стены. Не очень большая коллекция в сравнении с некоторыми собраниями профессиональных коллекционеров, но она наполняла теплотой душу Картера. Эти кувшины в некотором смысле представляли собой эволюцию марсианской культуры — от маленького кривобокого экземпляра до очень крупного произведения, являвшегося вершиной развития кувшинного культа. Образцы из всех районов Марса, принесенные ему костлявыми обладателями бакенбард — охотниками за кувшинами, которые рыскали по пустыням в постоянном поиске, всегда исполненные надежд, всегда уверенные в себе, всегда мечтающие о том дне, когда они найдут кувшин, который сделает их богатыми.

— У Элмера гость, — сообщил Бастер. — Возможно, мне следует вернуться домой. Наверное, я нужен Элмеру.

— Гость? Х-м-м… — произнес Картер, слегка удивляясь.

Элмера редко посещали. Когда-то город Марсианского Призрака был включен в маршрут каждого туриста, но в последнее время правительство запрещало посещения. Визитеры выводили Элмера из себя, и, поскольку он обладал чем-то вроде дипломатического статуса, правительство должно было принять какие-то меры. Изредка Элмера навещали ученые; также было разрешено находиться здесь очень короткое время студентам, изучающим искусство, которые знакомились в городе с картинами — единственным обширным собранием когда-либо существовавших марсианских холстов.

— Художник, — ответил Бастер. — Художник с розовыми бакенбардами. Стипендиат одной из земных академий. Его зовут Харпер. Он особо интересуется «Наблюдателями».

Картеру были знакомы «Наблюдатели» — пугающий, мрачный холст. Было что-то необычное в технике, в которой была написана эта картина: она казалась живой — как будто художник смешал краски с реальным страхом и ужасом.

Приглушенно, словно извиняясь, на столе заурчал радиотелефон. Картер нажал на тумблер, матовое стекло экрана зажглось, и на нем появилось лицо с грубой морщинистой кожей, украшенное длинными, желтыми, свисающими, как у моржа, усами, необычно большими ушами и парой тускло-голубых глаз.

— Привет, Альф, — добродушно сказал Картер. — Ты где? Я ждал твоего возвращения несколько дней назад.

— Так помогите мне, док, — сказал Альф, — Они посадили меня в тюрьму.

— За что на сей раз? — спросил Картер, полагая, что причина ему известна. Рассказы о похождениях алкоголика Альфа давно стали неотъемлемой частью многочисленных легенд Красных Скал.

— Всего лишь охота за кувшином, — признался Альф, шевеля усами.

Картер мог заметить, что Альф довольно трезв. Его тусклые глаза были лишь слегка увлажнены — и только.

— Догадываюсь. Снова Фиолетовый кувшин? — поинтересовался Картер.

— Абсолютно точно. Это был он, — ответил Альф, стараясь казаться бодрым, — Вы бы не хотели, чтобы парень отказался от такого богатства, не правда ли?

— Фиолетовый кувшин — миф, — сказал Картер с легким оттенком горечи. — Его кто-то придумал, чтобы заставлять таких парней, как ты, вляпываться в неприятности. Никакого Фиолетового кувшина никогда не существовало.