картинкой. — А вы, в гостиничном номере напротив, нагло обладаете его дочерью! Его единственной любимой дочерью, которой еще не исполнилось шестнадцать! О, какое сладкое отмщение этому надутому аристократу! Почему нет?

Я перевела дух и всем выражением лица и жестом обеих рук еще раз спросила: «Почему нет?»

— Потому что вы, Далли, только что признались мне, что любите другого. Простите, другую. И я со своими чувствами здесь совершенно лишний, — надменно произнес Фишер.

Я чуть-чуть пригубила кофе и сказала:

— В общем, вам понятна просьба? Встретиться с девицей Мюллер — живет она, повторяю, в нашей квартире — и все ей объяснить.

— То есть вы хотите сказать, что я снова должен прийти в эту квартиру, в этот дом, где меня оскорбили?

— Фишер! — Я улыбнулась. — Ну Фишер же! Если это единственная трудность, то вы с ней справитесь.

— Отлично, — кивнул он. — Вопрос был. Ответ дан. Просьба принята, — он подчеркнул это слово поднятием пальца. — Осталось услышать ваше заявление.

— А теперь заявление! — сказала я, ухватив его за палец. — Слушайте и запоминайте. Я еще не дала согласие остановить итальянца по имени Габриэль Принчипе. Но и не отказалась. Я в раздумье. Все. Число и подпись.

— Давайте поедим пирожных от такого разговора, — вздохнул Фишер. — У вас не остыл кофе? А то я велю заменить.

— Что вы, что вы! В самый раз. Я не люблю горячего. Я вообще вся такая, теплохладная. Как ангел Лаодикийской церкви.

— А? — спросил Фишер.

— Видно, что вы крещеный еврей и вас не мучили Законом Божиим в детстве.

— Еще как мучили! — сказал Фишер. — Я же крещеный еврей в третьем поколении. Мучили-мучили, но не домучили, наверное. Поэтому про данного ангела я ничего не помню.

Минуты две мы ели молча, а потом я спросила:

— Еще один вопрос, смешной, быть может, но все же. Наш город Штефанбург — он на самом деле есть или как?

— То есть как? — засмеялся Фишер. — Мы с вами где сейчас находимся? Есть такая студенческая песенка про Боденское озеро. «Если ты сомневаешься в том, что Боденское озеро существует, — приезжай и полюбуйся на него». Убедись, так сказать, на собственном опыте. Своими глазами посмотри. Конечно существует: Нидер, Хох, Инзель, гора Штефанбург. Вы что, Далли? Галерея, опера, знаменитые штефанбургские оперные сезоны. Старая Королевская канцелярия — скульптуры всех династий! Библиотека! А Фердинанд-Максимилиан-Крайс! — Он говорил очень убедительно, проникновенно и даже с какой-то осторожностью.

— Да понятно, — сказала я. — Но вот мой учитель политических наук профессор Дрекслер — не пустое место, кстати! — он был домашним учителем самого Людвига Баварского! — он сомневается. Он сказал: «Какое-то странное совпадение: легенда об основании Будапешта и легенда об основании Штефанбурга — совершенно одинаковые». И в самом деле, смотрите: там какой-то гунн увидел на Дунае остров и основал город. И у нас какой-то безымянный вождь кочевого племени увидел остров на реке, на нашей реке, и поселил там свое войско. В Будапеште остров Маргит, высокий берег Буда и низкий берег Пешт. У нас точно то же самое: Хох, он же Домб, Нидер, он же Альфельд, Инзель, он же Сигет. И заметьте — старые названия на «эльшонельв», на «прежнем языке». Сдается мне, что это старинный венгерский. Опять же, в Будапеште есть гора, где была келья святого Геллерта, которого убили, сбросив вниз. И у нас та же история с мучеником Стефаном. У нас гора Штефанбург. Голова кругом идет.

— Да, действительно, в самом деле! — сказал Фишер. — Надо согласиться с вами, вернее, с вашим профессором. Вернее, так оно и есть. Штефанбург — это некоторым образом маленький Будапешт. Хотя и не такой маленький, черт…

— Но ведь настоящий Будапешт тоже есть? Штефанбург же не вместо Будапешта?

— Конечно, есть. Куда же он денется? — сказал Фишер. — Я служил в Будапеште. Восхитительный город, кстати говоря. Не бывали?

— Нет, — сказала я. — Но я уверена, что Штефанбург лучше. А в Будапеште знают про Штефанбург?

— Черт его знает? — задумался Фишер. — Как буду в Будапеште, непременно спрошу. Наверное, знают. Хотя не уверен. Вот в Вене знают точно.

— Вена — столица, — сказала я. — Там про все должны знать.

— Будапешт тоже некоторым образом, — сказал Фишер. — Столица венгерского королевства.

— А Штефанбург? — спросила я. — Может быть, его на самом деле нет? Маленькая копия Будапешта, о которой в Будапеште и не слыхали. Может быть, это вовсе сон.

— А как же Вена? — растерялся Фишер. — В Вене-то знают.

Помолчал, потер нос пальцем и сказал:

— Впрочем, что такое Вена? Имперская столица. Имперская бюрократия. Безумные люди. Вы знаете, что у нас чиновников больше, чем солдат? Культ бумажек, донесений, отношений, рескриптов, указов и всяких руководящих разъяснений. Для венского бюрократа реальности не существует. Бумага — вот его реальность. Написано — Штефанбург, значит — Штефанбург. Тем более если там есть три визы и две печати. Так что вполне возможно, все это действительно сон.

— В каком-то отвлеченном смысле? — вдруг испугалась я. — Вроде испанской классической драмы «Жизнь есть сон»?

— Не только. Хотя и в отвлеченном смысле тоже. В отвлеченном смысле, дорогая Адальберта, вся наша жизнь есть сон. Юдоль скорбей. А настоящая жизнь будет там, там! — Он протянул руку к окну и показал на небо. — Но и в реальном, в простом, в конкретном смысле это тоже сон…

Тут мне показалось, что он мстительно усмехнулся.

— Позволю себе откровенность, быть может, неуместную в разговоре с юной барышней. Но уж раз пошли такие вопросы… — И Фишер замолчал, словно ожидая приглашения.

— Меня трудно смутить. Вперед! — сказала я.

— Вы только что пеняли мне или судьбе, — зашептал он, — что у нас с вами ничего не вышло. Что вы голая стояли передо мной в комнате, что потом вы звали меня в постель. Да еще по секрету скажу… ведь бедный Петер мне обо всем доносит… что и с Петером у вас ничего не получилось. И вообще, я думаю, что у вас еще были похожие разы, о которых я просто не знаю…

(Да! Да! Конечно! Поцелуи и объятия на лестнице с князем Габриэлем. Я тоже ему в открытую, ясными словами, не говоря уже о поведении, предлагала себя, а он отказался!)

— Но это не потому, что вам подряд попадались робкие или слишком осторожные, или ужасно благовоспитанные мужчины, — продолжал Фишер. — Нет, не потому. И уж, конечно, не потому, что вы некрасивы и непривлекательны. Вы, конечно, не стандартная красотка с обложки модного журнала, но это ведь и прекрасно! Вы остры, оригинальны, в вас есть какая-то перчинка! — Он прищелкнул пальцами. — Это самое главное!

— Так