– Садитесь и рассказывайте, Фред, я сделаю все, что в моих силах, – сказал священник и продолжал, готовясь к переезду, упаковывать в свертки разные вещицы.

– Я хотел вам сказать… – Фред замялся, потом решительно продолжил: – Я могу сейчас принять сан, и, говоря по правде, ничего другого мне не остается. У меня нет охоты стать священником, но было бы жестоко сказать об этом отцу, после того как он потратил столько денег на мое образование. – Фред опять немного помолчал и повторил: – Ничего другого мне не остается.

– А я ведь уже разговаривал по этому поводу с вашим отцом, Фред, но разговор ни к чему не привел. По его мнению, менять что-нибудь поздно. Впрочем, одну преграду вы уже преодолели. Что еще вас беспокоит?

– Да просто то, что мне это не по душе. Я не люблю богословия, проповедей, не люблю напускать на себя серьезный вид. Мне нравится ездить верхом и делать то же, что и все другие. Это совсем не значит, что меня тянет к недозволенным вещам, но быть таким, как полагается священнику, у меня нет желания. Ну а что же мне остается еще? Я бы занялся сельским хозяйством, но отец не может выделить мне капитал. Сделать меня своим компаньоном он тоже не может. И уж конечно, мне нельзя сейчас начинать учиться сызнова, чтобы стать адвокатом или врачом, так как отец считает, что мне уже пора хоть что-нибудь зарабатывать. Легко, конечно, говорить, что, мол, не следует мне идти в священники; с тем же успехом мне могут посоветовать уйти в лес и жить среди зверей.

Голос Фреда звучал ворчливо и обиженно, и мистер Фербратер не удержался бы от улыбки, если бы не старался угадать, о чем умалчивает Фред.

– Вы в чем-нибудь не согласны с догматами… с нашим символом веры? – спросил он, добросовестно пытаясь выяснить, что беспокоит его гостя.

– Нет, символ веры тут ни при чем. Куда уж мне опровергать его, когда люди гораздо ученее и умнее меня целиком с ним согласны. По-моему, с моей стороны было бы довольно глупо высказывать разные сомнения, какой же я судья в таких делах, – простодушно ответил Фред.

– Если так, то вам, наверно, приходило в голову, что, даже не ощущая особого призвания, вы могли бы стать хорошим приходским священником?

– Конечно, если мне придется быть священником, я постараюсь исполнять свои обязанности честно, хотя они едва ли будут мне по нраву. Вы считаете это достойным осуждения?

– То, что вы примете сан под давлением обстоятельств? Это зависит от вашей совести, Фред… от того, насколько вы все взвесили и ясно ли себе представили, чего от вас потребует ваше положение. О себе могу только сказать, что я был небезупречен, и это меня удручает.

– Но есть еще одно препятствие, – краснея, продолжал Фред. – Я об этом раньше не рассказывал, но вы, может быть, догадались, я иногда, наверное, проговаривался. Мне очень нравится одна девушка, я люблю ее с детства.

– Мисс Гарт, я думаю? – спросил священник, очень внимательно разглядывая какие-то ярлычки.

– Да, она. Если бы Мэри вышла за меня, я бы на все согласился. И я знаю, с ней я стал бы порядочным человеком.

– Так вы полагаете, что она отвечает вам взаимностью?

– Она никогда этого сама не скажет; а с меня уже давно взяла слово, что я больше не буду с ней разговаривать на эту тему. Так вот Мэри-то больше всех настроена против того, чтобы я сделался священником, я это знаю. А я не могу от нее отказаться. Мне кажется, я ей по сердцу. Вчера вечером я видел миссис Гарт, и она сказала, что Мэри сейчас гостит в Лоуике у мисс Фербратер.

– Да, она любезно согласилась помочь моей сестре. Вы хотите поехать в Лоуик?

– Нет, но у меня к вам огромная просьба. Мне неловко вам докучать, но если вы коснетесь этого вопроса, вас-то Мэри, наверное, выслушает… словом, насчет того, идти ли мне в священники.

– Довольно щекотливое поручение вы мне даете, милый Фред. Оно предполагает, что мне известны ваши чувства, и в этом случае заговорить с мисс Гарт о вашем будущем – все равно что спросить ее, отвечает ли она вам взаимностью.

– Именно это мне и надо выяснить, – без обиняков подтвердил Фред. – Я ничего не смогу решить, пока не узнаю, как она ко мне относится.

– То есть от полученного вами ответа зависит, станете ли вы священником?

– Если Мэри скажет, что не пойдет за меня, кем бы я ни стал, из меня не выйдет толку.

– Глупости, Фред. Любовь проходит, а последствия опрометчивых решений остаются.

– Не такая любовь, как моя: сколько я себя помню, я всегда любил Мэри. Отказаться от надежды для меня все равно что вдруг сделаться безногим калекой.

– Не обидится ли мисс Гарт на мое непрошеное вмешательство?

– Не обидится, уверен, что не обидится. Вас она больше всех уважает, она не станет с вами, как со мной, переводить разговор на шутки. Мне бы и в голову не пришло ни к кому, кроме вас, обращаться с такими разговорами и просьбами. Ведь вы единственный наш общий добрый друг. – Фред немного помолчал и жалобно добавил: – Все-таки она не может не признать: я порядком потрудился, чтобы получить степень. Должна же она наконец почувствовать, что я всегда буду ради нее стараться, не жалея сил.

После недолгой паузы мистер Фербратер отложил в сторону готовые свертки и, протянув Фреду руку, сказал:

– Хорошо, мой мальчик. Я исполню вашу просьбу.

В тот же день мистер Фербратер отправился в Лоуик на недавно приобретенной лошадке. «Я замшелый старый пень, – думал он, – забивает меня молодая поросль».

Он нашел Мэри в саду, где она обрывала лепестки роз и сбрызгивала их водой, разложив на простыне. Солнце клонилось к закату, и тень от высоких деревьев покрыла травянистые тропинки, по которым Мэри ходила без зонтика и шляпы. Не заметив мистера Фербратера, неслышно подошедшего по траве, она наклонилась, чтобы сделать выговор черному с рыжими подпалинами терьеру, который упорно забирался на простыню и нюхал сбрызнутые водой лепестки. Левой рукой взяв песика за передние лапы, она укоризненно грозила ему указательным пальцем правой, а он смущенно морщил лоб.

– Жучок, Жучок, мне стыдно за тебя, – строго выговаривала ему Мэри звучным низким голосом. – Умные собаки так себя не ведут: все подумают, что ты глупенький молодой джентльмен.

– Вы суровы к молодым джентльменам, мисс Гарт, – проговорил за ее спиной священник.

Мэри выпрямилась и покраснела.

– С Жучком иначе нельзя, – ответила она, смеясь.

– А с молодыми джентльменами можно?

– С некоторыми, наверное, можно, поскольку некоторые из них со временем превращаются в очень достойных людей.

– Рад, что вы это признаете, ибо я как раз собираюсь походатайствовать перед вами за одного молодого джентльмена.

– Надеюсь, не за глупого, – сказала Мэри, снова наклоняясь к розам, и ее сердце тревожно забилось.

– Нет, хотя главное его достоинство не мудрость, а искренность и любящее сердце. Впрочем, оба эти свойства даруют человеку больше мудрости, чем многие думают. Я полагаю, вы уже догадались по приметам, кто этот юноша?