Нельзя не восхищаться тем, как с ходу Рокоссовский включился в совершенно новую для себя обстановку. Ведь прошедшие годы, за исключением войны, не соединяли его со своим народом, его языком, средой обитания.

Смотришь на речи, резолюции на письмах и других документах, сохранившихся в архиве Войска Польского, и тебя не покидает удивление: как можно было так быстро вспомнить свой родной язык, его грамматику. Четкий каллиграфический почерк, отсутствие грамматических ошибок, выразительность, образность языка — вот характерные черты всех резолюций, докладов, речей. Приходится только удивляться уникальным способностям этого человека.

В период «холодной войны» при активном участии Рокоссовского была принята новая программа развития вооруженных сил Польши. Его богатый военный опыт помог повысить боеготовность армии, способствовал развитию бронетанковых войск, артиллерии, авиации и других родов войск, были созданы войска противовоздушной обороны.

За два года напряженного труда удалось создать три военные академии, двадцать четыре офицерских училища, курсы по переподготовке высшего командного состава, несколько центров обучения офицеров запаса и корпус кадетов. За то же время создавалась сеть военно-научных учреждений, происходило бурное развитие польской военной мысли.

В 1951 году за выдающиеся заслуги в боях за освобождение народной Польши и укрепление обороноспособности Войска Польского Рокоссовский был награжден орденом «Budowniczych Polski Ludowei»[68].

2

Юлия Петровна целый день носилась с телеграммой, которую утром получила из Москвы. Она ходила по своей роскошной трехкомнатной квартире и не находила себе места. Близких подруг у нее здесь не было, и не с кем было поделиться такой радостной новостью. Правда, знакомые были, но они относились к ней как к жене министра, поэтому душевного разговора с ними не получалось. Единственная женщина, которая поддерживала с ней сердечные отношения, была сестра мужа. Сегодня она уже с ней разговаривала по телефону и поделилась своей новостью.

Она прочитала телеграмму еще несколько раз, хотя уже знала ее наизусть. Юлия Петровна приготовила праздничный ужин и с нетерпением ждала мужа, чтобы сообщить ему эту сногсшибательную новость.

Уже был девятый час вечера, а Рокоссовский, как назло, не появлялся. Жена не имела привычки звонить на работу, но сегодня не выдержала. Она открыла справочник, нашла номер телефона кабинета министра обороны.

— Костя, ты скоро приедешь?

— Что-нибудь случилось?

— Случилось, приезжай, узнаешь.

— Юлия, не интригуй, что-нибудь с Адой?

— Не волнуйся, приезжай.

Когда Рокоссовский переступил порог квартиры, он не мог понять, что случилось с женой. Она была одета в новое платье и вся светилась радостью.

— Поздравляю, папочка, — она поцеловала его в щеку.

— С чем?

— На, читай! — жена протянула ему телеграмму.

«Дорогие мои родители. Я выхожу замуж. Свадьба назначена на 15 сентября.

Ждем вас. Целуем. Ада и Виль».

— Узнаю свою дочь.

— А ты чем недоволен?

— Прежде чем объявлять свадьбу, могла бы посоветоваться с родителями.

— Костя, молодежь сейчас другая, и надо с этим считаться.

— Ты Аде звонила? — приглушенно спросил Рокоссовский.

— Да, звонила.

— Кто жених?

— Старший лейтенант химических войск Кубасов Виль, — ответила жена, продолжая улыбаться. — Сын генерала, начальника химслужбы Вооруженных Сил.

— Я не пойму, чему ты так радуешься?

— Костя, ну как не радоваться? Дочь выходит замуж, пойдут внуки, для нас на склоне лет знаешь какое будет счастье?

— Брак по любви или по расчету? — не мог успокоиться Рокоссовский.

— Ада говорит, что по любви.

— Ну что ж, я займусь списком своих гостей, — сказал уже более примирительно маршал, — а ты собирайся в дорогу. Молодым надо помочь.

После этого разговора прошло всего лишь десять дней, и на даче Рокоссовского уже гуляли свадьбу. Природа, словно по заказу, подарила к этому празднику по-летнему теплый день. Пахло свежей соломой, дымком пригоревшей на кострах картошки, зрелыми травами. В воздухе носился крепкий аромат хвои и можжевельника.

В чутком лесу раздавались возгласы прогуливавшихся гостей. До начала торжеств оставалось около двух часов, и Рокоссовский с Батовым, Чуйковым, Малининым, Казаковым и другими своими сослуживцами обменивались мнениями о современной жизни, о состоянии дел в армии и, конечно, о прошедшей войне.

Когда речь зашла об операции «Багратион», Батов с присущей ему горячностью сказал:

— Я до сих пор не могу понять, почему члены Ставки и Генштаб так единодушно отвергали план Константина Константиновича насчет двух ударов.

— У них были свои соображения, и они их отстаивали, — сказал Рокоссовский. — Тут уже пошли в ход амбиции.

— Ни заместитель Верховного Жуков, ни начальник Генштаба Василевский не хотели отдавать пальму первенства в стратегическом мышлении, — сказал Малинин. — Это сильно подрывало их авторитет. Вот они и стояли до конца на своем.

— Если бы мы нанесли главный удар с Днепровского плацдарма, как предлагалось раньше, по сильно укрепленному Борисовскому району, — вслух размышлял Батов, — мы бы до сих пор чесали затылок.

— Это почему же? — спросил Чуйков.

— Только потому, что это стоило бы нам больших жертв, — с горячностью ответил Батов.

— Он рассуждает так потому, что является крупным специалистом по болотным операциям, — рассмеялся Чуйков. — Именно Павел Иванович нанес второй главный удар в обход Борисова с юга. Мне рассказывали, что немцы приняли его за болотного черта.

— Ты не язви, Василий Иванович, — усмехнулся Батов. — Спасибо Сталину, что он сумел оценить стратегическую смекалку нашего командующего фронтом. В противном случае мы бы имели первые Зееловские высоты. — Батов уколол Чуйкова за большие потери при штурме Берлина.

— Друзья, не надо ссориться, — Рокоссовский обнял за плечи своих бывших командармов. — Как всегда, вы оба правы. Не будем портить настроение перед свадьбой…

А тем временем в доме продолжалась предсвадебная суматоха — шум, гам, суета. Носился запах пирогов, хрена, копченой рыбы, салатов. Звякала посуда, падали из рук ножи и вилки. Бились к счастью тарелки.

Едва держалась на ногах и мать невесты. Со своими помощницами она накрывала на стол, растянувшийся в самой большой комнате от порога до самого противоположного угла. Пахучий чад плавал на кухне. В кастрюлях, на противнях что-то шипело, трещало, постреливало.