впереди у него были целые часы для сочинительства. Но поскольку он был молод, у него не хватало ума это ценить, и он не понимал, что всё может измениться. Казалось естественным просидеть четыре часа в кафе, ведь у тебя всё равно останется бо́льшая часть дня. Вино открывалось в любой день, а не только по выходным. И если бы он тогда заглянул на десять лет вперёд, он бы испугался, обнаружив, что в тридцать один год будет пить безалкогольное пиво, чтобы наутро избежать похмелья, засыпать в десять по пятницам и тревожиться в связи с покупкой нового автомобиля.

Юноша в мешковатом свитере, долго и тщательно изучавший их книги, напомнил ему себя самого у книжных развалов вдоль Сены. (Мартин уже решил сделать ему скидку, но он ушёл, ничего не купив.) После обеда ему нещадно захотелось курить. «Голуаз» в киоске не оказалось, и он удовлетворился «Лаки страйк».

В день закрытия он нашёл себе дело на втором этаже и долго искал стенд «Альянс Франсез», но, обнаружив, не увидел там Дайану. Он прошёл мимо, не попросив передать привет.

В тот вечер они с Пером пошли на вечеринку в «Скандик». Пер, излучая блаженство и неиссякаемую энергию, незаметно показывал Мартину разных людей.

– А вон тот… ты что, не слушаешь?

– Слушаю, слушаю. Просто устал.

– Вот, выпей шампанского.

– Мне хватит…

– Пей. В общем… Что я говорил? Так вот…

Было уже очень поздно, когда Мартин сел на велосипед и поехал домой, стараясь сосредоточиться на движении и не петлять. В квартире было пусто и тихо. Соблазняла перспектива лечь спать в одежде, но ему всё же удалось стащить с себя хотя бы джинсы.

В субботу времени подумать у него не было, а растерянность улетучилась, как липкое похмелье или бессонница. Поглотив заветренный салат с макаронами, он снова направился на второй этаж, на сей раз решительными шагами.

* * *

По календарю прошла неделя, но на самом деле измерить капризное время было невозможно. Дни растягивались так, что казалось, ещё чуть-чуть – и связь времён порвётся. Часы могли быть бесконечными или пролетать как минуты. 1986-й, долго находившийся на изрядном расстоянии, внезапно приблизился вплотную. Потом, даже глядя в календарь, он не мог с полной уверенностью сказать, сколько это продлилось. Никаких следов. Ни единой заметки. Записывать время их встреч ему было не нужно, даже если бы он отважился. Названные наобум часы и минуты, скорректированные в переговорах, как принято на континенте, пульсировали перед его внутренним взором постоянно. Немыслимо, чтобы для другого человека они ничего не значили.

Они пошли в ресторан, в котором Мартин не был, но о котором читал в разделе «Ресторанный гид». Он приготовил правдивое объяснение на случай, если встретит кого-нибудь из знакомых: это старая знакомая из Парижа, они случайно встретились на выставке.

Наверное, они о чём-то разговаривали. Смотрели друг другу в глаза. В стекле бокалов вспыхивали искры. Белые скатерти, шум. Её бледный затылок. Французский рыбный суп. Счёт, пожалуйста. Недолгая прогулка по чистой после дождя улице. Медленные шаги. Коньяк в баре отеля, как янтарь. Её нога рядом с его. Рука на его руке. Лифт. Скрежет ключа. Ночное освещение в комнате. Широкая кровать, застеленная. Белые бесшумные гостиничные простыни.

* * *

Он был уверен, что Сесилия сразу поймёт. Что-то в лице или голосе его выдаст. Но когда она, вопреки всему, повела себя как обычно, он заволновался: что, если она найдёт какие-нибудь компрометирующие улики. Волос? Письмо, обжигающее дрожащие руки взволнованной жены?

Несмотря на это, он ещё дважды встречался с Дайаной. В понедельник она планировала поехать отдохнуть в Стокгольм. Они попрощались, и он гордился тем, что обошёлся без сантиментов. Она села в поезд, поехавший на север, он вернулся в офис. Когда зазвонил телефон, он пересчитывал купюры и разбирал чеки. Она сообщила, что решила задержаться на несколько дней. Стокгольм подождёт. Она погуляла по городу, «там très jolie» [220], они поужинают вместе?

Но он обещал посидеть с детьми, чтобы Сесилия могла отправиться на пробежку. Он заставил себя сказать «нет». Тут в комнате появился Пер, он попросил её перезвонить завтра и быстро повесил трубку.

Вторник прошёл на скорости ультрарапид. Он сварил себе кофе. Сел за рабочий стол, начал разбирать бумаги. Зазвонил телефон, но это была не она. Он пошёл в туалет, забрал почту. Позвонили ещё раз – нервный автор спрашивал, прочёл ли Мартин его рукопись. Он снова за письменным столом, барабанит пальцами, смотрит на телефон. Сортирует почту. Идёт за чашкой кофе.

Лучше всего ей, конечно, уехать и навсегда исчезнуть. Он не неверный тип.

Он представил серьёзный разговор с детьми.

Самолёт, он смотрит вниз на облака и миниатюрные бельгийские деревни, потом он выбирается из недр Шатле – Ле-Аль и, ослеплённый солнцем, перебрасывает пиджак через плечо. Au revoir, Швеция, серая, неподвижная, старая Швеция с заснеженными улицами, холодными вёснами и тихими тенями на тротуарах. Швеция, где Густав Беккер пишет заболоченные луга, и все вспоминают о том, как хорошо было в девятнадцатом веке.

Дайана позвонила в два, и они договорились увидеться через час.

На следующий день он поехал к ней в гостиницу во время обеда. Он этого не хотел. И всё равно так получилось. Он пробыл там до пяти. Перед тем как уйти, принял душ, стараясь не мочить волосы, чтобы у Сесилии не возникло вопросов. Но она скрылась у себя в комнате сразу же, как только смогла оставить Элиса с ним, и пробыла там несколько часов; она ничего не заметила бы, даже если бы он явился в котелке и фраке.

В четверг в издательство несколько раз звонила «француженка» и спрашивала его. Но Мартин Берг был очень занят и не успел перезвонить. И только в пятницу он набрал её номер из автомата, запасшись достаточным количеством монет, но портье сообщил, что мадемуазель Томас, к сожалению, уже уехала.

III

ЖУРНАЛИСТ: И напоследок: какой совет вы дали бы тому, кто хочет писать?

МАРТИН БЕРГ: Не уклоняйтесь от правды. Это важно [смеётся]. Это, пожалуй, единственное, что я могу посоветовать.

* * *

– Мартин? Это ты? – Голос Густава был хриплым и сонным.

– Доброе утро, – сказал Мартин.

– Почему ты шепчешь?

– Я не шепчу.

– Это подозрительно похоже на шёпот. – Зевок и щелчок зажигалки.

– Слушай… я… давно не общались, – сказал Мартин. – Я хотел узнать, как ты.

С отъезда Дайаны прошла неделя. Случившееся уже казалось нереальным. Может, потому что он ни с кем об этом не