– Они скакали всю ночь, – добавил гонец, морщась от боли. – Они знают, сколько нас осталось и где мы их ждем.

– Предатели! – воскликнул Айрадо.

– Готовьтесь, – приказал Изембард.

– Слишком поздно, – прошептал Арманни.

На дороге уже поднималось густое облако пыли. В четверти мили от них останавливали коней почти две сотни врагов. Всадники выстроились в длинную линию и подняли копья, наводя страх на людей Изембарда. Почти сразу же появился и второй отряд – защитников Марки зажали в тиски.

От рядов противника отделился всадник, он проскакал вперед ровно настолько, чтобы голос его был слышен.

– Бернат из Готии, владетель этих земель, – человек великого терпения, он хочет только добраться до Барселоны без помех! – выкрикивал глашатай. – Каждый, кто выступит вперед и присоединится к нашему войску, получит не только прощение, но и пять каисов[61] пшеницы до будущего урожая.

За его спиной уже разгружали большую повозку с мешками.

– Не верьте ему! – предупредил Изембард.

Люди его уже переговаривались между собой. Один солдат побежал к повозке. Он отбросил свой меч и ухватился за мешок.

Изембард тяжело вздохнул. Он даже не пытался заново выстроить свой отряд. Полсотни солдат, большинство из них – бывшие наемники Дрого, сдавшиеся в Тенесе, – кинулись вперед за добычей. Айрадо, более молодой и порывистый, попробовал удержать их силой. В конце концов парня просто сшибли с ног и едва не затоптали. От пограничного отряда, стоявшего под Санта-Коломой, осталось лишь пятьдесят всадников и около двухсот пятидесяти растерянных пехотинцев. Глашатай маркграфа вернулся к своим, дезертиры Изембарда, толкаясь, собирали мешки с пшеницей. А потом затрубил рог, кавалеристы Берната развернули коней, опустили копья, и началась кровавая предательская бойня.

– Боже мой… – выдохнул Айрадо, бледный как полотно.

– Никаких переговоров, – догадался Арманни. – Они просто хотели окончательно нас ослабить.

Воздух наполнился мольбами и стонами. Изембард заметил всадника, остававшегося в стороне от побоища, в красивом белом плаще. Он почти слышал, как смеется Бернат из Готии, отдавший свой жестокий приказ, чтобы подорвать боевой дух противника.

Изембард угодил в ловушку, враг получил численное преимущество. Рог подал новый приказ: покончить с отрядом защитников Марки. Но сдаваться без боя они не собирались.

На рассвете третьего дня после ухода архиепископа Сигебута Фродоин отслужил в церкви на берегу моря мессу, которую епископ Кирик написал несколько столетий назад в память святой Эулалии. Когда Фродоин в полной тишине поднял святой хлеб, он почувствовал, что силы его на исходе. Руки его дрожали. Голова кружилась, священник пошатнулся, его поддерживали два диакона. Церковь была полна прихожан, Фродоин упал в обморок у всех на виду. И тогда сквозь мутную пелену епископ увидел, что к нему, раздвигая толпу, приближается женщина. Проморгавшись, он ясно уверился, что перед ним Года, укрывшая голову черной вуалью. Дама подошла к алтарю и, как прежде, зашевелила губами под темной тканью.

«Поклянись, что святая никогда не уйдет из Барселоны», – прочел Фродоин по губам и, с колотящимся сердцем, слегка склонил голову.

Года подошла к пресвитерию с той стороны, где стояло Евангелие, и склонилась, целуя вытоптанные глиняные плиты, на которых не было ни имен погребенных, ни других отметин. Когда женщина поднялась, глаза ее сверкали так же ярко, как и в их первую встречу возле Старых ворот. Волосы у епископа поднялись дыбом. Помогавшие ему диаконы переглядывались, тишина стояла абсолютная. Когда месса закончилась, Фродоину помогли надеть митру и дали в руки посох.

– Взываю к Богу Отцу, к Иисусу Христу и к Святому Духу, дабы получить благословение и осуществить святое inventio, которое поможет сохранить и спасти наш город!

После ответа прихожан Фродоин торжественным шагом прошел к тому самому месту, над которым склонялась Года. Сейчас дама стояла в глубине храма вместе с другими благородными барселонками. Фродоин осмотрел пол в поисках какого-то особенного, на первый взгляд неприметного знака. И неожиданно обнаружил на стыке между плит маленькое отверстие, на которое прежде не обращал внимания. В церкви снова воцарилось почтительное молчание, Фродоин вставил в ямку конец посоха и тот погрузился почти на пядь. Да, все верно! Фродоин вздрогнул и надавил сильнее – между плитами пролегла щель. Люди вокруг перестали дышать.

– Здесь!

Диаконы подозвали двух крепких мужчин с ломами, работа закипела.

– Тут что-то есть, епископ Фродоин! – закричал один, натолкнувшись на твердый камень.

Прелат спрыгнул в маленькую нишу. Любопытные обступили провал, рабочие счищали песок, и вот людям открылся старинный саркофаг из выщербленного древнего камня. Внутри лежал скелет – судя по размерам, он принадлежал юной женщине. В руках она когда-то держала серебряный крест с гравированной голубкой.

– Голубка! – закричал старый священник из рыбацкого храма. – Голубка, выпорхнувшая из губ святой Эулалии в момент ее кончины! Это ведь символ мученицы!

Барселонцы шумно возликовали. Господь наконец-то послал им свое благословение. 23 октября года 877-го в Барселоне случилось inventio мощей святой Эулалии. Прихожане с самого начала ощутили благостный дух, поднимавшийся из отверстой могилы. Были и такие, кто ничего не почувствовал, однако никто не сомневался, что здесь похоронена именно их юная мученица.

Фродоин упал на колени и разрыдался, а хор дрожащими голосами выводил народный гимн в честь святой. Первая мысль епископа была о Сервусдеи. Астральд, стоявший среди других послушников, ответил ему улыбкой: он ведь давно говорил, что все закончится хорошо. Фродоин поискал глазами Году и увидел, как его возлюбленная покидает храм.

Епископ в пышных, перепачканных землей одеяниях поцеловал каждую косточку святой и лично, с величайшей осторожностью, переложил на чистое льняное полотнище, которое не замедлили доставить в храм. Останки святой переложили на носилки. Горожане уносили с собой комочки земли и камушки – отныне это амулеты. В храме у моря воцарилась радость и благолепие – и ветхие стены дрожали в такт чувствам верующих.

Фродоин вернулся в маленький пресвитерий, чтобы обратиться с речью к своим прихожанам. В их взглядах читалось неподдельное обожание. Доверие, которое горожане испытывали к своему епископу, сделалось уже безусловным.

– Отправьте всех почтовых голубей, пусть они разнесут весть об inventio святой Эулалии по всей империи! Пусть отправляются глашатаи, и пусть добрая весть долетит до самого последнего в мире города! – Священник делал паузы между периодами своей речи, давая людям возможность отвечать ему криком и рукоплесканиями; ему было необходимо омыться тщеславием, чтобы снова стать таким, как прежде. – Кричите на весь свет, что Барселона, верная Священной Римской империи, получила благословение телом святой Эулалии, самой почитаемой мученицы христианского мира!