И потом был еще месяц в уютненьком викторианском пансионе в Окленде, куда пожаловало все мое семейство, молодцы такие. И мне приходили всякие послания от Джерри Ли Льюиса, и от Уилли Нелсона тоже. Джерри Ли прислал мне подписанную сорокапятку Great Balls of Fire первого тиража. Такому трофею сразу место на стене. Билл Клинтон прислал мне записку: поправляйся скорее, мой дорогой друг. Первая строчка из письма Тони Блэра звучала так: “Дорогой Кит, вы всегда были одним из моих героев…” Англия в руках человека, у которого я герой? Это ж ужас какой-то. Пришло даже письмо от мэра Торонто. Я вообще получил интересное представление о моих будущих некрологах, общую идею, что меня ждет после смерти. Джей Лено сказал: почему мы не можем делать самолеты такими, как Кит? А Робин Уильямс сказал: бьется, но не ломается. В общем, заработал несколько лестных характеристик этим своим ударом головой, хотя ударов мне хватало и раньше.

Что меня удивило – это что себе напридумывала пресса. Раз дело было на Фиджи, я обязательно должен был свалиться с пальмы, да еще с сорока футов, пока карабкался за кокосами. И потом до кучи в сюжете появились гидроциклы, притом что я к этим игрушкам вообще очень плохо отношусь из-за шума и идиотизма и из-за вреда для рифов.

Вот какие воспоминания об всем остались у доктора Лоу.

Мне сказали: тебе нельзя будет работать шесть месяцев. Я сказал: шесть недель. Через шесть недель я уже снова играл. Так нужно было, я был готов. Либо ты становишься ипохондриком и слушаешь, что говорят другие, либо принимаешь собственные решения. Если б я чувствовал, что не справлюсь, я бы сам первый так и сказал. Мне говорят: тебе-то откуда знать? Ты же не врач. А я отвечаю: говорю вам, со мной все в порядке.

Когда Чарли Уоттс чудесным образом снова объявился на сцене через два месяца после курса лечения от рака, и выглядел шикарнее, чем всегда, и сел за барабаны, и сказал: нет, тут не так, смотрите, показываю, – мы все как по команде дружно выдохнули. Пока я не появился в Милане и не вышел на этот первый концерт, они тоже все ждали затаив дыхание. Я потому знаю, что они все мои друзья. Они гадали: может, он и поправился, но вот потянет ли? В толпе размахивали надувными пальмами – ну не зайчики? У меня чудесная публика. Немного ехидства, немного юмора среди своих. Я падаю с дерева – они мне машут деревом.

Мне прописали препарат под названием дилантин, загуститель крови, и поэтому я с тех пор не нюхнул ни крошки – потому что кокаин разжижает кровь, как и аспирин, кстати. Это мне еще Эндрю рассказал в Новой Зеландии. “При любых раскладах больше не нюхать”. Я сказал: договорились. На самом деле я столько пропустил через себя этого чертова порошка, что не скучаю по нему вообще. Наверное, он со мной завязал.

В июле я уже снова встроился в гастрольный график, а в сентябре дебютировал в кино – засветился в эпизоде “Пиратов Карибского моря–3” в роли капитана Тига. Я там как бы отец Джонни Деппа, причем проект начинался с того, что Депп спросил меня, как я отнесусь к тому, что он возьмет меня за образец для своего героя. А я его только одному и научил: как поворачивать за угол в пьяном виде – всегда держаться спиной к стене. Остальное все его. Я вообще не чувствовал, что мне с Джонни нужно что-то играть. Мы держались уверенно в паре, запросто – смотрели друг другу прямо в глаза. В первой же сцене, которую мне дали, двое из парней вокруг огромного стола устраивают прения, кругом свечи горят, один чувак что-то говорит, а я выхожу из дверного проема и кладу сукина сына выстрелом. Это мое появление. “Кодекс есть закон”. Меня там окружили гостеприимством. Вообще прекрасно провел время. Прославился у них как “Ричардс – пара дублей”. И в конце того же года Мартин Скорсезе сделал документальный фильм из двух вечеров, которые Stones дали в Beacon Theater в Нью-Йорке – он вышел под названием “Да будет свет”[285]. И мы там реально зажгли.