этаже, просматривая бухгалтерские книги в поисках предвестников будущих катастроф. Они уже просмотрели расписания города Оксфорда на следующий год. Лондонские графики технического обслуживания найти было сложнее — бухгалтерия «Бабеля» была на удивление плохой, а система категоризации, которую использовали клерки, похоже, была организована не по дате, что было бы логично, и не по языку, что имело бы меньший, но хоть какой-то смысл, а по почтовому индексу соответствующего района Лондона.

Робин постучал пальцем по своей бухгалтерской книге. «Я думаю, мы близки к переломному моменту».

«Почему?»

«Они должны провести ремонт Вестминстерского моста через неделю. Они заключили контракт на изготовление серебра в то же время, когда был построен Новый Лондонский мост в 1825 году, и срок годности слитков должен был истечь через пятнадцать лет. Это как раз сейчас».

«И что произойдет?» спросила Виктория. Турникеты закроются?

«Я так не думаю, это было довольно крупное событие. . . F — это код для фундамента, не так ли? Робин замялся и замолчал. Его глаза метались вверх и вниз по бухгалтерской книге, пытаясь подтвердить то, что было перед ним. Это была довольно большая запись, список серебряных слитков и пар словосочетаний на разных языках занимал почти полстраницы. Многие из них имели соответствующие номера в следующей колонке — признак того, что они использовали резонансные связи. Он перевернул страницу и моргнул. Колонка продолжалась на следующих двух страницах. «Я думаю, он просто упадет прямо в реку».

Виктория откинулась назад и очень медленно выдохнула, сглатывая.

Последствия были огромны. Вестминстерский мост был не единственным мостом, пересекающим Темзу, но по нему было самое интенсивное движение. И если Вестминстерский мост упадет в реку, то ни пароходы, ни лодки, ни каноэ не смогут объехать обломки. Если Вестминстерский мост упадет, весь город остановит движение.

А в ближайшие недели, когда срок действия решеток, очищавших Темзу от сточных вод и загрязнений с газовых заводов и химических фабрик, наконец, истечет, воды вернутся в состояние болезненного и гнилостного брожения. Рыба будет всплывать на поверхность брюхом вверх, мертвая и зловонная. Моча и фекалии, и без того вяло движущиеся по канализационным стокам, затвердеют.

Египет постигнут десять казней.

Но пока Робин объяснял это, на лице Виктории не отразилось ни капли его ликования. Напротив, она смотрела на него с очень странным выражением, нахмурив брови и поджав губы, и это вызвало у него неприятные ощущения внутри.

Это Армагеддон, — настаивал он, раскинув руки в стороны. Как он мог заставить ее увидеть? Это самое худшее, что может случиться».

«Я знаю», — сказала она. Только вот после того, как ты сыграешь, у нас ничего не останется».

«Нам больше ничего не понадобится, — сказал он. Нам нужно только один раз повернуть винтики, чтобы довести их до предела...

«Ограничение, которое, как ты знаешь, они проигнорируют? Пожалуйста, Робин...

«Тогда какова альтернатива? Разрушить себя?

«Это даст им время, это позволит им увидеть последствия...»

«Что еще нужно увидеть?» Он не хотел кричать. Он сделал глубокий вдох. Пожалуйста, Виктория, я просто думаю, что нам нужно идти на обострение, иначе...

«Я думаю, ты хочешь, чтобы все рухнуло», — обвинила она. Я думаю, что это просто возмездие для тебя, потому что ты хочешь, чтобы оно рухнуло».

«А почему бы и нет?»

У них уже был такой спор. Призраки Энтони и Гриффина маячили между ними: один руководствовался убеждением, что враг будет действовать если не из альтруизма, то хотя бы из рациональных корыстных побуждений, а другой руководствовался не столько убеждениями, не столько тейлосом, сколько яростью, ничем не сдерживаемой.

«Я знаю, что это больно». Горло Виктории пульсировало. Я знаю — я знаю, что это кажется невозможным — жить дальше. Но твоей движущей целью не может быть присоединение к Рами».

Тишина. Робин раздумывал над тем, чтобы отрицать это. Но не было смысла лгать ни Виктории, ни себе.

«Разве это не убивает тебя?» Голос его сломался. «Знать, что они сделали? Видеть их лица? Я не могу представить себе мир, в котором мы сосуществуем с ними. Разве это не раскалывает тебя на части?

«Конечно, разделяет», — кричала она. Но это не повод не продолжать жить».

Я не пытаюсь умереть.

Что, по-твоему, сделает обрушение этого моста? Что, по-твоему, они сделают с нами?

«Что бы ты сделала?» — спросил он. «Прекратить эту забастовку? Открыть башню?

«Если бы я попыталась, — сказала она, — ты бы смог меня остановить?»

Они оба уставились на бухгалтерскую книгу. Ни один из них не говорил очень долго. Они не хотели продолжать этот разговор, к чему бы он ни привел. Ни один из них не мог больше выносить душевных терзаний.

«Голосование», — наконец предложил Робин, не в силах больше выносить это. Мы не можем — мы не можем вот так просто сорвать забастовку. Это не зависит от нас. Давай не будем решать, Виктория».

Плечи Виктории опустились. Он увидел такую печаль на ее лице. Она подняла подбородок, и на мгновение он подумал, что она может возразить, но она лишь кивнула.

Голосование прошло с небольшим перевесом в пользу Робина. Виктория и профессора были против, все студенты — за. Студенты согласились с Робином, что они должны довести Парламент до предела, но они не были в восторге от этого. Ибрагим и Джулиана во время голосования прижимали руки к груди, как бы страшась этой идеи. Даже Юсуф, который обычно получал огромное удовольствие, помогая Робину составлять угрожающие памфлеты в Лондон, уставился себе под ноги.

Вот и все, — сказал Робин. Он победил, но это не было похоже на победу. Он не мог встретиться взглядом с Викторией.

«Когда это произойдет?» спросил профессор Чакраварти.

«В эту субботу», — сказал Робин. «Время чудесное».

«Но парламент не собирается капитулировать в субботу».

«Тогда, полагаю, мы узнаем о мосте, когда он рухнет».

«И тебя это устраивает?» Профессор Чакраварти огляделся, как бы пытаясь определить моральную температуру в комнате. Десятки людей погибнут. Там целые толпы людей пытаются сесть на лодки в любое время суток; что произойдет, когда...

«Это не наш выбор, — сказал Робин. «Это их выбор. Это бездействие. Это убийство через позволение умереть. Мы даже не трогаем резонансные стержни, они упадут сами по себе...

«Ты прекрасно знаешь, что это не имеет значения», — сказал профессор Чакраварти. Не надо говорить об этике. Падение Вестминстерского моста — это твой выбор. Но невинные люди не могут определять прихоти парламента».

«Но это долг их правительства — заботиться о них»,