Двойник Китса потер щеку.

– Слияние человеческого духа и логики ИскИнов, которое безуспешно искали Уммон с Техно-Центром, – сказал он и отступил на шаг. – Хорошо бы оказаться здесь, когда Она будет учить тому, чему должна научить. Увидеть все собственными глазами.

Голова Ламии шла кругом, но что-то в его тоне насторожило ее:

– В чем дело? Ты разве уйдешь? Куда?

Китс вздохнул:

– Техно-Центр исчез. Здешние инфосферы слишком малы, чтобы вместить меня… даже частично. Остаются ИскИны кораблей ВКС, но, боюсь, это не для меня. Не терплю приказов.

– А больше негде?

– Метасфера, – с таинственным видом ответил он и оглянулся. – Но там львы, и тигры, и медведи. А я еще не готов.

Ламия пропустила эту тираду мимо ушей.

– Есть идея, – заявила она. И тут же изложила ее.

Двойник ее возлюбленного обнял ее своими бесплотными руками и сказал:

– Вы чудо, мадам. – И вновь отступил в сумрак.

Ламия покачала головой.

– Всего лишь беременная женщина. – Она положила руку на живот и пробормотала: – Та, Кто Учит, надо же. – Затем обратилась к Китсу: – Раз уж ты у нас архангел, посоветуй, как ее назвать?

Ответа не последовало, и Ламия огляделась по сторонам.

В саду никого не было.

Ламия пришла в космопорт на рассвете. Проводы получились не слишком веселые. Мартин, Консул и Тео страдали от головной боли, поскольку пилюли от похмелья исчезли вместе с Сетью. Одна Ламия была в чудесном расположении духа.

– Чертов бортовой компьютер все утро чудит, – проворчал Консул.

– Это как? – улыбнулась Ламия.

Прищурившись, Консул посмотрел на нее.

– Прошу провести стандартную проверку перед взлетом, а этот кретин выдает мне стихи.

– Стихи? – Мартин театрально выгнул бровь.

– Да… послушайте… – Консул нажал кнопку комлога, и Ламия вновь услышала знакомый голос:

Прощайте, Призраки! Мне недосуг

С подушкой трав затылок разлучить;

Я не желаю есть из ваших рук,

Ягненком в балаганном действе быть!

Сокройтесь с глаз моих, чтобы опять

Вернуться масками на вазу снов;

Прощайте! – для ночей моих и дней

Видений бледных мне не занимать;

Прочь, Духи, прочь из памяти моей –

В край миражей, в обитель облаков![15]

– Может, какой-то дефект? – предположил Тео Лейн. – Ведь ИскИн вашего корабля сравним по мощности с разумами бывшего Техно-Центра.

– Так и есть, – сказал Консул. – Я проверил. Все в порядке. Но он раз за разом подсовывает мне… это! – Он взмахнул распечаткой.

Мартин Силен посмотрел на Ламию и, заметив, что она улыбается, повернулся к Консулу.

– Ну что ж, похоже, ваш корабль решил научиться грамоте. Пусть это вас не беспокоит. Он будет хорошим спутником в вашем долгом странствии.

Возникла пауза. И тут Ламия извлекла из сумки объемистый сверток.

– Прощальный подарок, – сказала она.

Консул принялся его разворачивать, сначала медленно, затем все быстрее, разрывая и комкая обертку. Глазам присутствующих открылся свернутый в трубку выцветший и потертый маленький коврик. Консул провел по нему ладонью, поднял глаза и проговорил дрожащим голосом:

– Где… как вы…

Ламия улыбнулась.

– Местная беженка нашла его ниже шлюзов Карлы. Она пыталась продать его на базаре в Джектауне, когда я шла мимо. Кроме меня никто на него не позарился.

Консул сделал глубокий вдох и провел пальцем по узору ковра-самолета, который доставил его деда на роковое свидание.

– Боюсь, он больше не летает, – сказала Ламия.

– Надо перезарядить левитационные нити, – пробормотал Консул. – Не знаю, как вас благодарить…

– Не благодарите. – Ламия улыбнулась. – Это вам талисман в дорогу.

Консул покачал головой, обнял Ламию, пожал всем руки и поднялся на лифте в рубку. Ламия и остальные двинулись к зданию космопорта.

В лазурном небе Гипериона не было ни облачка. Солнце окрасило далекие вершины Уздечки в бледно-розовые тона. Все предвещало чудесный теплый день.

Ламия оглянулась на Град Поэтов и долину за ним. Из-за скал виднелись верхушки Гробниц Времени. Одно крыло Сфинкса озарило солнце.

В ту же секунду эбеново-черный корабль Консула беззвучно поднялся на струе голубого пламени и устремился в небо.

Ламия пыталась вспомнить стихи, которые только что прочла, и последние строки неоконченного шедевра своего возлюбленного:

Гиперион вошел. Он весь пылал

Негодованьем; огненные ризы

За ним струились с ревом и гуденьем,

Как при лесном пожаре, – устрашая

Крылатых Ор. Пылая, он прошел…[16]

Теплый ветер играл ее волосами. Задрав голову, Ламия отчаянно махала рукой, не пытаясь скрыть или смахнуть слезы, а красавец-корабль поднимался все выше и выше, оставляя за собой ослепительный голубой след, и наконец преодолел звуковой барьер. Громовой удар разнесся по пустыне и эхом отозвался в далеких горах.

Ламия плакала в голос и все махала улетевшему Консулу, небу, друзьям, которых больше никогда не увидит, кусочку своего прошлого и кораблю, уносившемуся в небо, словно гигантская черная стрела, выпущенная из лука каким-то божеством.

«Пылая, он прошел…»