Никогда не зарабатывая на жизнь, Барлоу и понятия не имел, во что он обходится своему хозяину; Лавкрафт же – джентльмен, даже если бы это свело его в могилу, – не мог ограничить себя в гостеприимстве, особенно поскольку он сам пригласил своего гостя.

Семья Барлоу развалилась. Бернис Барлоу оставила своего чудаковатого мужа и переехала в Левенуэрт, штат Канзас, где жили ее родственники. Некоторое время спустя супруги развелись; подполковник женился вновь и дожил до 1952 года. Роберт Барлоу намеревался приехать к своей матери в Левенуэрт и поступить в Художественный институт Канзас-Сити. Лавкрафт писал: «Во время его визита у меня был еще один нежданный гость – старый Адольф Данцигер де Кастро, бывший друг Амброза Бирса, а позже мой клиент по переработке… Старый Дольф, которому уже семьдесят семь, все тот же любезный жулик, что и всегда… Он попытался навязать мне безумно невыгодную работу по переработке – но явственно безнадежное состояние моей программы позволило мне отделаться от него, не задевая его чувств. Между тем Бобби Барлоу и я показали ему город и получили немалое удовольствие от его напыщенных воспоминаний о великих. Раз мы сели на какое-то надгробие на запрятанном церковном кладбище на склоне холма, к северу отсюда, и сочинили акростихи (по предложению Барлоу) на имя Эдгара Аллана По – который девяносто лет назад бродил по этому же самому некрополю во время своих приездов в Провиденс»[647].

Первого сентября Барлоу уехал в Канзас. Когда настала зима, Лавкрафт, пренебрегая возрастающими неудобствами от «нарушения пищеварения», продолжал усердно трудиться. Он купил два комода из орехового дерева, чтобы складывать в них книги и бумаги. Захваченный сказками о «пустыне черной крови» в Нью-Мексико, он подумывал о написании рассказа, действие которого происходит в Мексике и на юго-западе Соединенных Штатов. Он намеревался обратиться к Прайсу за помощью, чтобы верно отобразить местный колорит, и начал изучать испанскую колониальную историю.

Лавкрафта пленила идея разрушающего времени, которую он хотел отобразить во всей ее «ужасной и непостижимой сущности». Несколько лет он забавлялся мыслью о романе объемом с книгу. Его друг Эдкинс писал: «Незадолго до своей смерти Лавкрафт рассказал мне о честолюбивом проекте, отложенном на период, когда у него появится побольше свободного времени, – некой династической хронике в художественной форме, описывающей наследственные тайны и судьбы старинной новоанглийской семьи, запятнанной и проклятой через вырождающиеся поколения некой отвратительной разновидностью ликантропии. Это должно было стать его magnum opus[648], заключающим в себе результаты его глубоких исследований оккультных легенд той зловещей и тайной страны, которую он знал так хорошо; но, очевидно, общая идея произведения лишь начала вырисовываться у него в голове, и я сомневаюсь, что он оставил хотя бы черновик своего замысла»[649].

В октябре Талман уговаривал Лавкрафта приступить к такому роману, чтобы он мог представить образец и краткий обзор «Уильям Морроу энд Компани». Редакторы фирмы отказались от сборника коротких рассказов Лавкрафта, но проявляли живой интерес к произведению подобного рода объемом с книгу. Лавкрафт находил различные предлоги, чтобы не браться за задачу. В феврале он наконец признался, что по состоянию здоровья это для него невозможно, добавив: «Если я когда-нибудь выберусь из этой чертовой передряги, а фирма по-прежнему будет выказывать интерес, мы, возможно, еще поговорим об этом».

В октябре Лавкрафт также посетил собрание «Небоскребов», местного общества астрономов-любителей, находящегося под патронажем Университета Брауна. В январе он получил запрос от одного из издательств на серию статей по популярной астрономии. Понимая, что он отстал от прогресса науки, он начал наверстывать упущенное.

Лавкрафт все так же боролся с перепиской, клянясь сократить ее, но затем сокрушаясь: «…Как, черт возьми, можно отказываться от эпистолярных обязательств, не будучи снобом и хамом?»

На Рождество его юный корреспондент Уиллис Коновер прислал ему человеческий череп из индийского могильного кургана. Лавкрафт назвал его «подходящим подарком»[650] – но ни он, ни даритель не осознавали, насколько подходящим он оказался.

На выборах 1936 года Лавкрафт поддерживал Рузвельта, в то время как Энни Гэмвелл и ее друзья из предпринимательского класса так же решительно стояли за Алфреда М. Лэндона. Один из этих друзей оставил значок Лэндона в форме подсолнечника для Лавкрафта, который после этого сообщил, что из-за политики «едва не оказался втянутым в семейную междоусобицу!». 21 октября он пошел в Капитолий взглянуть на «единственного первоклассного и дальновидного лидера в Соединенных Штатах» – Франклина Д. Рузвельта.

В то же время несколько его юных друзей-леваков засыпали его коммунистической литературой – такими книгами, как «Кризис капитализма» Джона Стрейчи, «Фашизм и социальная революция» Р. Палма Датта и даже экземплярами «Нью Мэсиз» («Новые массы»). Лавкрафт воспринимал это добродушно: «Парни, неужели вы думаете сделать из вашего дедули коммуниста!»[651] Принявшись за книгу Стрейчи, он признал свое невежество относительно экономики и решил восполнить этот пробел. Он собирался начать с книги Г. Дж. Уэллса «Здоровье, богатство и счастье человечества».

Лавкрафт все так же выступал за последовательные социальные перемены в реформистском или социалистическом ключе. Он считал марксистское преувеличение классового сознания и экономического классового противоречия «ошибочным принципом». «Я осуждаю его в богатом или знатном снобе – и равным образом я осуждаю его в безденежном или трудящемся снобе». Он предвкушал тот день, когда джентльмен будет цениться исключительно за свою культуру, независимо от его состояния или занятия.