Недруги императора говорили о Домитиле как о властолюбивой интриганке, которая держит Педру в руках и поддерживает связь с его сварливой, во все вмешивающейся матерью. Правда состояла в другом: она была чрезвычайно красива и в самом деле сильно любила его. Конечно, ей нравилось тратить деньги на наряды и драгоценности, она старалась помогать карьере своих родных и друзей, но нет ни одного свидетельства того, что она использовала свое положение в политических целях или всерьез интересовалась государственными делами. Она обладала сильной волей и внушала уважение людям, с которыми встречалась, но была более сдержанной и разумной, чем ее венценосный друг.

Императрица Леопольдина, бесцветная и толстая, поглощенная наукой и материнством, пользовалась в народе популярностью. Близкий друг описывал ее так: «Без преувеличения можно сказать, что одевалась она безвкусно и не любила драгоценностей. Ни ожерелья, ни сережек, ни даже колечка на пальце». Ее аскетизм и простота приятно контрастировали с напыщенностью Карлоты, от жадности которой почти десятилетие страдали бразильцы. Потому симпатии двора и любовь народа принадлежали Леопольдине. Когда ей стало известно об отношениях Педру и Домитилы, она только молча сжала губы. Марешаль был разгневан: «Представляется совершенно невозможным, что императрица не видит, что творится у нее на глазах». Французский посол сообщал в Париж: «Самоограничение императрицы иногда граничит с безразличием. А что касается связи ее августейшего супруга с госпожой ди Сантуш (Домитила), видимо, несмотря на измену, она очень любила Педру». Он оставался ее идеалом, романтическим принцем, которого она боялась потерять. Известно только два случая, заставивших ее взбунтоваться: когда он провел два дня у постели умирающего отца Домитилы и когда произвел свою любовницу в маркизы. Во втором случае она даже просила Марешаля обратиться за помощью к ее отцу — императору Австрии, что, несомненно, вызвало бы большой скандал. Печаль и гнев, которые она подавляла в себе, проскальзывают иногда в ее письмах к европейским друзьям: «Я могу вынести все, что угодно, так и поступала в прошлом, но я не могу видеть, как другого ребенка считают ровней моим детям; я вся дрожу от гнева, когда вижу ее, и огромная жертва с моей стороны — принимать ее». Она сравнивала Домитилу с «имеющими дурную репутацию госпожами Помпадур и Мэнтенон, только менее образованными».

Что действительно задевало ее, так это все более явные свидетельства, что Педру безоглядно влюблен в эту Домитилу. Он никогда ранее не увлекался так любовницами, ни тем более — ею самой. Летом этого рокового 1826 года казалось, что переживания, связанные с романом мужа, подорвали душевное и физическое здоровье Леопольдины. Она впала в глубокую депрессию и выглядела очень подавленной. Когда Педру отправился в экспедицию в Рио-Гранди-ду-Сул, Леопольдина была вновь беременна. Она подарила ему бриллиантовые кольца с двумя сплетенными сердцами, на которых с внутренней стороны были написаны их имена. Неделю спустя у нее случился выкидыш и поднялась температура. Потом вроде было кратковременное улучшение, а затем начался бред. Ей казалось, что ее отравили, что Домитила напустила на нее темные чары. Она умерла в декабре. Непосредственной причиной смерти явилась, вероятно, инфекция, последовавшая за выкидышем, но если бы спросили Леопольдину, она сказала бы, что умерла, потому что ее сердце было разбито.

Первый министр маркиз ди Паранагуа предупреждал Педру: «Я не имею права скрывать, что народ ропщет в связи с постигшими его бедствиями и объясняет их причинами морального свойства». Слухи, возникшие в Рио, неудержимо распространялись по стране. Говорили — и это выглядело правдоподобно, — будто во время ссоры Педру ударил Леопольдину, это и стало причиной выкидыша. Еще громче говорили, что она была отравлена Домитилой, которая подменила наследного ребенка Педру своим сыном Педру. То, что в дворцовых кругах раньше называли просто сплетнями, теперь приобрело трагический и даже опасный характер. Люди считали императора виновным в смерти его жены…

Как только Педру узнал, что жена умерла, он отправился на корабль и приказал идти домой. Он не смог даже подождать, пока на судно доставят провизию, и команда вынужденно сидела на диете из риса и солонины. Когда ветер стих, пришлось идти на веслах последние тридцать миль. Пребывая в отчаянии, он самолично вырезал из дерева корону для похоронных носилок жены, своими руками сделал для нее гроб из палисандрового дерева, сочинил в память о ней горестные стихи. С ее смертью он осознал всю глубину своего чувства к ней, возможно, действительно винил себя в ее преждевременной смерти. Полгода он страдал, мучился угрызениями совести и проводил время наедине с портретом Леопольдины. Педру избегал встреч с Домитилой — то ли по политическим причинам, то ли из-за ее непопулярности, то ли потому, что винил ее в своей трагедии. Потом стал потихоньку оживать. И наконец отправился посмотреть на своего и Домитилы последнего ребенка (опять девочка). В сентябре 1827 года он писал ей: «Прощай, моя девочка, до одиннадцати часов, когда я вновь получу величайшее известное мне наслаждение — обнимать тебя».

После неожиданного отъезда Педру из Рио-Гранди-ду-Сула в декабре 1826 года командующим там остался Барбасена. В феврале 1827 года он вступил в бой с аргентино-уругвайскими силами около Пасу-ду-Розариу на бразильской стороне границы. Семь тысяч бразильцев ожесточенно дрались против двенадцати тысяч солдат противника, но их кавалерия была смята и рассеяна. Сражение, в ходе которого аргентинцы потеряли убитыми пятьсот человек, а бразильцы — сто двадцать, продолжалось одиннадцать часов. Бразильцы вынуждены были отступить, но аргентинцы, у которых не было ни денег, ни боеприпасов для продолжения кампании, также отвели свои войска.

Полгода спустя под сильным давлением Англии и Франции, торговля которых страдала от войны, Бразилия и Аргентина отказались от своих претензий на Восточный Берег. 27 апреля 1827 года — знаменательная дата. В этот день родилась Восточная Республика Уругвай — перестала существовать последняя испанская колония в Америке. Страна получила независимость. Эта война не была популярной в Бразилии, во-первых, потому, что требовала много денег, а во-вторых, потому, что это было не самое лучшее проявление имперских устремлений Жуана. То, что Педру нанял ирландских и немецких миссионеров, тоже не добавило популярности этой войне. Может, и несправедливо, но позже его критиковали за это, как и за бразильско-португальский договор 1825 года.

Новая национальная ассамблея собралась в мае 1826 года. Ее первые же заседания показали, что в стране растет недовольство политикой императора. В качестве примирительного жеста премьер-министром был назначен депутат де Аражуйю Лима. Хотя, по мнению Педру, он был весьма нерешителен, а многие члены ассамблеи считали, что он просто придерживается умеренных взглядов. В Рио продолжало нарастать напряжение. Ходили слухи, что ассамблея хочет низложить Педру, другие утверждали, что именно император готовит военный переворот, поскольку сенаторы и депутаты, пытаясь предотвратить войну, не давали денег на армию.

После смерти Леопольдины министры настаивали, чтобы Педру женился, если не хочет потерять трон. Ему нужна императрица, которая сможет вернуть ему уважение и популярность, утраченные из-за связи со скандально известной Домитилой. Неохотно он согласился, чтобы приступили к поискам подходящей принцессы в Европе. Тем временем смерть их третьего ребенка от менингита способствовала восстановлению отношений между Педру и его подружкой, которая в апреле 1828 года вернулась в Рио. Русский посол сообщал, что она «нацелилась на замужество и трон». В мае Педру так подписался под своей запиской ей — «друг и любовник до самой смерти». Шведский посол отмечал, что ее влияние было тогда «сильнее, чем когда-либо прежде».