Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вспоминать это (то, что ушел), однако, горько. Получавший всегда на экзаменах и зачетах у Проппа только пятерки, я докатился однажды и до тройки, а вместе с нею получил и тяжелый для меня упрек Владимира Яковлевича: «Что с вами произошло? Вы ведь так интересно начинали! Я уже думал, что из вас может получиться настоящий фольклорист…» В ответ я подавленно молчал.
В последний раз я виделся с ним уже по завершении филфака летом 1966 года. Мне нужно было получить зачет по его предмету, и я направился к нему на Московский проспект, где от супруги узнал, что он находится на даче в Репино. Отправился туда. Было уже под вечер. Найдя Владимира Яковлевича, естественно, дома, немало удивился очень простой обстановке его жилища, кажется, на втором этаже: стол, два или три стула, какая-то чуть ли не армейского вида койка. Недавно перед этим вышла его известная книга об аграрных праздниках. Я поздравил его и заметил, как отрадно читать о многих из этих праздников, например мне, хорошо помнящему о них еще с детства; да и сейчас они все еще отмечаются, хотя государством, как видно по всему, взят жесткий курс на их полное истребление (я имел в виду хрущевское гонение на церковь), да и народу-то в наших деревнях остается всего ничего. Он оживился, и помню высказанные им в ответ слова, еще раз подтвердившие его оппозиционность: да, они хотели бы, чтобы все это было забыто, чтобы праздновались только их праздники. Но не так-то просто переломить народ, до конца им этого сделать не удастся… Потом он посетовал на то, что не мог дать в книгу всего, что хотел. Мы поговорили еще кое о чем, и он ко мне обратился: «Так давайте же вашу зачетку…» А когда уже расставались, сказал: «Ну, желаю вам успеха, какой бы вы ни выбрали путь!»
Больше мы с ним, повторяю, не встречались, но нашим контактам все же привелось еще на короткий момент возобновиться.
На третьем году моего служения на ниве народного образования в одном из городков Забайкалья (тоже, кстати, как и когда-то Владимир Яковлевич, в качестве учителя немецкого языка), я, спасаясь от горькой участи навсегда остаться шкрабом, да еще в столь далеком от дома и родной Alma mater краю, послал, с намерением попытаться вернуться в филологию, письмо Владимиру Яковлевичу с просьбой, нет ли возможности поступить мне на филфак в аспирантуру по фольклору. Для подкрепления своей просьбы и доказательства своих еще не выветрившихся знаний в этой области я приложил к письму некий трактат, в котором родной фольклор и родная поэзия, помнится, соприсутствовали на равных. Кстати, волей случая оказалось так, что он был продублирован и послан мною Владимиру Яковлевичу дважды, поскольку вернувшийся посыльный паренек честно признался мне в том, что он мое послание, запрыгавшись и заигравшись с дружками, потерял. Ничего не оставалось делать, как, отчитав и чуть не поколотив этого с ветерком в голове посыльного постреленка, сесть за новое, по сути дела то же самое послание. Но какого же было мое удивление, когда пришли одно за другим от Владимира Яковлевича два ответа (потерянное-то письмо, оказывается, было каким-то добрым человеком найдено и брошено в почтовый ящик).
Ответ был не обнадеживающий. Аспирантура на филфаке исключалась, поскольку носила целевой характер. В нее присылались в основном претенденты союзных республик, для своих места не оказывалось. Касательно же моего трактата Владимир Яковлевич писал, что не со всеми его положениями согласен, но те, которые подходящие, он намерен включить в свои лекции.
Тогда-то и посоветовали мне попытаться поступить в аспирантуру Пушкинского Дома. Тот же самый без изменения трактат, не слишком веря (а точнее совсем не веря) в успех, я в Пушкинский Дом и направил. Ответ, к моей великой радости, пришел положительный. И до сих пор я испытываю колебания, пытаюсь его объяснить: то ли Василию Григорьевичу Базанову, бывшему тогда директором Пушкинского Дома, понравились в моем трактате какие-то пассажи, посвященные Клюеву и Есенину (главным героям его поздних исследований), которых я интерпретировал, используя поэтику фольклора, или Владимир Яковлевич все же замолвил за меня слово, что вполне не исключено и о чем доподлинно теперь не узнаешь.
Обоим им вечная и светлая память!
Примечания
1
Рассказ недавно опубликован: Пропп В. Воля. Рассказ / Послесл., публ. и примеч. А. В. Малинова // Нева, 1998. № 10. С. 127–131.
2
«Дневник старости. 1962-196…» – переиздание с расширенным комментарием публикации: Пропп В. Я. Дневник старости. 1962-196… г. / Вступительная статья Б. Н. Путилова. Публик. и примеч. А. Н. Мартыновой // Russian studies. Ежеквартальник русской филологии и культуры. СПб., 1995, 1(3). С. 299–351.
3
См.: Библиография трудов В. Я. Проппа / Сост. Б. Н. Путилов // Типологические исследования по фольклору. Сборник статей памяти Владимира Яковлевича Проппа (1895–1970). М., 1975. С. 16–25. Дополн.: Еремина В. И. Книга В. Я. Проппа «Исторические корни волшебной сказки» и ее значение для современного исследования сказки // Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. Изд. 2-е. С. 5. Дополн.: Пропп В. Я. Врубель и фольклор (Текст доклада. Набросок) / Публикация Л. М. Ивлевой // Из истории русской фольклористики. Л., 1990. С. 238–256; см. также: Пропп В. Я. Поэтика / Публикация А. Н. Мартыновой // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома. Вып. 3. СПб., 1996. С. 288–372; Пропп Владимир. Поэтика фольклора / Сост., предисл. и коммент. А. Н. Мартыновой. М., 1998. С. 5–23.
4
См.: Адоньева С. Б., Герасимова Н. М. Конференция «Наследие В. Я. Проппа в современной науке» // Живая старина. 1995, № 3; Криза И., Каман Э. Пропповская конференция в С.-Петербурге // Ежеквартальник русской филологии и культуры. СПб., 1996, № 1; Материалы международной конференции, посвященной 100-летию В. Я. Проппа // Кунсткамера. Этнографические тетради. Вып. 8–9, СПб., 1995. С. 164–332.
5
Пропп В. Я.