Здесь ее тонкие бойкие пальчики останавливались, прекращали игру с волосами, гладить их, стягивать пряди. Она указательным пальцем приподнимала, обращала к себе запрокинутую головку и пристально вглядывалась своими устрашающе красными глазами в глаза ребенка, приготавливаясь к наставлению. Предложение она заканчивала значительно и загадочно: «…чтобы связать несчастного ребенка, чтобы сохранить ветреного мужа двумя способами, двумя…» Она хлопала кулачком ей по макушке и подскакивала на ноги с легкостью, не соответствующей ее возрасту и хлопала ладонью по правому бедру трижды, последовательно, прежде чем успокаивалась и усаживалась вновь. Заканчивала: «Голова да ляжка для мужчин ловушка. С головой да ляжкой женщина в состоянии воспитать несчастного ребенка, рискового мужа. Эта западня послужит против его риска да вероломства». Однако время от времени она возвращалась к разговору о запасном пути, о втором колодце, о завладении другими мужчинами. В хитрости она видела бдительность и готовность, скрытый дар, который женщина использует, когда придет срок.

В начале девочка прослушивала все эти поучения с детским равнодушием. Затем стала проявлять интерес, удивлялась и улыбалась. А когда ощутила и осознала в себе женственность, когда зад ее округлился и подросли груди, она принялась тосковать, пробудилось желание, она уже внимала речам с удовольствием девы, повзрослевшей, распустившейся, страстно желающей понять загадку жизни и мужчин… Пока не вмешался один мужчина из приближенных, чтобы раскрыть ей глаза на иной коридор, весь окутанный тьмою. Он занимался складами, отвечал за снабжение. Роста был высокого, худощав, носил белую чалму и бережно следил за ее чистотой. Одна нога была хромая, он волочил ее, а повреждена она была отравленной стрелой в одном из сражений с людьми джунглей, когда был он воином в войске султана. Говорили, что военный его талант приближался к способностям султана, и тот призвал его к себе, вручил ему ключи от складов и магазинов, чтобы заведовать снабжением дворца. Звали его Додо, однако султан баловал его и называл «имнукаль»[180](эмир на языке туарегов) — в знак своей симпатии и уважения к его рыцарскому прошлому. Имнукаль однажды явился к ней, взял ее за руку, отвел в уголок. Абен только что закончила читать ей удивительный урок, как вызволить злого ребенка из пут мерзкой болезни (ей нравилось порою характеризовать мужчину как «злого ребенка», а не просто «несчастного»). Этим недугом, говорила она, страдают все мужчины, — это было отвратительное заблуждение, причинявшее столько горя женщине, недуг звался заблуждением свободы. Сейчас она не отрицает — урок был превосходен. Однако Имнукаль предупредил ее, что поучения старухи опасны, он сказал, что все, чему она научила ее, есть учение магов. А когда она спросила его, что это за учение магов, он ответил второпях, словно боясь быть услышанным какими-нибудь шпионами: «Они веруют в золото, а не в бога. Весь их закон — золотая пыль, а не Коран». Именно это замечание раскрыло ей глаза на противоборство во дворце между слугами-мусульманами и прочими, принимающими языческую веру магов. Борьба все усиливалась, всякий раз, когда султан прибегал к займам в виде мешочков золотого песка у вождей джунглей, чтобы оживить торговую деятельность в султанате.

Она следила за раздором между двух группировок, а он все рос и ширился, превращаясь в ненависть и интриги, так что она не удивилась, когда однажды Имнукаль выпал из жизни дворца и исчез — она заключила, что победу одержали поклонники золотой пыли, это было проявлением господства религии магов. Это случилось после того, как он взял власть в султанате и поставил на колени весь Томбукту. Не прошло много времени, как вождь бамбара нанес визит в оазис, и любопытные рабыни в коридорах дворца перешептывались, обсуждая взгляды султана-повелителя. Несмотря на секретность, на запрет, который наложил ее отец на всякие гаданья и пророчества, любопытство и назойливость рабынь, их страсть к болтовне, пересудам и сплетням, сделали невозможным сохранение каких-либо тайн и секретов в стенах дворца. Ее эфиопская рабыня рассказала ей о своих видениях. После этих видений пребывание ее было недолгим. Когда пришло время разлуки, Абен прощалась с ней в плаче и советовала не забывать своих наставлений. Однако старуха не предсказала ей главного: когда она была поглощена плетением косичек из волос эмиры и подготовкой ее к общению с мужчинами, она не сказала ей, что всесильный рок готовит ей судьбу другую.

Она убежала из пропасти Аманая, а он последовал за ней до Азгера со своим посланцем — гиблым ветром. Хитроумная Темет была первой, кто узнал секрет, и она заставила ее замолчать добрым наставлением от Аная. Она купила молчание за мешочек золотой пыли и кусочки золота, используя утверждения магов, призывавшие нащупывать пульс у мужчины по блеску золота — увидишь в его глазах страсть к драгоценному металлу, значит, легче будет купить его совесть. Ей было легко привлечь на свою сторону гадалку, купить ее благосклонность, используя власть золота, так же как купил султан имама, понудив его помогать в возведении Вау — все одним и тем же средством. Первым бесом, кто пронюхал тайну, был дервиш. Этот человечек был первым, кто предостерег в своих пророчествах об опасности, кроющейся в золоте, опасности для всей их равнины, подталкиваемый точкой зрения своего друга вождя племени. Дервиш и вождь были самыми опасными во всей равнине, потому что она впоследствии узнала, что самые опасные люди для тех, кто владеет золотом, это те, кто не принимает золота, ненавидит его, считает его злополучным металлом. Все предостерегали ее от такого рода людей. Султан был первым в таких предостережениях.

И когда она подарила дервишу золотой браслет в качестве платы за передачу послания, она поняла, что совершила ошибку. Она осознала, что проявила небрежность, пошла против совета, когда слуги сообщили ей, какое мерзкое действо сыграл этот браслет, как он посмеялся над ней, над ее подарком. Говорили, что этот бес (или ангел?) завещал неприязнь к этому металлу со времен прадедов, первых аль-Моравидов, завоевавших джунгли, они призывали к аскетизму и вели кампании против рабов золотой пыли и идолопоклонинков. А что касается вождя, то он питал вражду к этому, поскольку полагал, что оно сыграло роль в крахе всех его усилий под действием джиннов, которых все коренное население Центральной Сахары считает изначальными владельцами и хозяевами золота. И если металл погубил Темет и имама, как погубил до этого тысячи жителей Южной Сахары, то ее потеря явилась к ней через другие врата, не через золотую пыль. Ее утрата происходила из ее смятения перед выбором одного из двух мужчин, из ее колебаний, которые шайтан-дервиш обозвал «убийственным сомнением» перед двумя противоположностями. Она привязалась к чувствительной птице, певшей в груди Удада, и не спускавшейся ниже близлежащих небесных вершин. А в Ухе она полюбила достоинство аристократа, мужество воина. Она поддалась на его качества, будучи по происхождению азгеркой, принцессой с присущими ей гордостью и высокомерием. Азгерская кровь, принадлежность к племени «Урагана», по линии своего отца, ведущего оттуда свой род, толкали ее в сторону Ухи, его гордая личность притягивала ее к нему грубой пальмовой веревкой, железной цепью. В то же время происхождение ее по материнской, абиссинской линии, скрытой, но дышащей вольностью, понуждало ее увлекаться райским садом свободы, простором искренности, миражом кокетства, ее привлекали вечность и свобода, трели поэзии, тоски, райского песнопения, выразителем которых был любимец гор Удад, в груди которого мерцало сокровище света.