мужчина, за которого ты его принимаешь. Особенно сейчас. — Она остановилась у врача. — Как она?

— Жива, и, кажется, ничего не сломала при падении, — ответил тот. — Я думаю, ей просто нужен отдых.

Здание содрогнулось от очередного взрыва, напомнив им всем, что отдых — последнее, на что у них есть время, а затем двери в дальнем конце комнаты с грохотом распахнулись. Вошли рыцари в черных доспехах, все в фиолетовых накидках с эмблемой золотого журавля. Среди них был человек гораздо меньшего роста, одетый в экстравагантные одежды, с узким золотым венцом на голове.

Все мужчины упали на колени.

— Ваше высочество, — сказал Галрин, его голова была почти прижата к полу. — Здесь небезопасно. Вы должны быть со своей семьей в своих комнатах. Мы можем защитить...

— Молчать, — взревел Сайтос. — Как я могу прятаться в час нужды моей страны? Каким королем я был бы?

На этот раз Галрин действительно прижал голову к полу:

— Мой повелитель.

Сайтос взглянул на Зорику и Тиннстру, а затем продолжил путь к окну, по пути игнорируя Аасгода. Он остановился там, где только что стояла Тиннстра, и оглядел свой город. Ему явно не понравилось то, что он увидел.

— После всего, что мы сделали, всех принесенных нами жертв, и это — ЭТО — результат. — Он повернулся лицом к комнате, небо за его спиной было в огне. — Вы потеряли Мейгор. Мы побеждены.

Галрин поднялся:

— Мой повелитель, я могу заверить вас, что мы...

Сайтос поднял руку.

— Вы не оставили мне выбора. Ради всех моих подданных мы должны просить мира. — Он указал на одного из своих рыцарей. — Отдайте команду прекратить сражение и открыть ворота. Скажите Эгрилу, что мы сдаемся. Я приму их командира здесь.

— Мой повелитель, — сказал Галрин, — если вы откроете ворота, наши обереги не сработают. Их магия...

— Молчать. Все кончено. Эгрил победил.

80

Джакс

Кейджестан

Джакс не был уверен, спал ли он. Он не спал ни в каком общепринятом смысле. Как он мог, стоя прямо, сжатый со всех сторон телами? Каждый раз, когда его голова наклонялась вперед, он резко поднимал ее обратно и открывал глаза, пока сознание не уплывало в следующий раз. Даже когда его ноги подкашивались, падать было некуда. Так что, возможно, он спал, но от этого чувствовал себя еще хуже.

Он огляделся, насколько мог, и увидел усталые, испуганные лица. Плач, мольбы и проклятия не прекращались всю ночь.

Затем скрежет металла о металл заставил всех замолчать. Засовы медленно отодвинулись от замков, и двери со скрипом открылись. Черепа протопали в коридор, держа факелы, дубинки и мечи.

— Нет, нет, нет, нет, нет, нет, — пробормотал мужчина рядом с Джаксом. Он пробыл в камере уже довольно долго, судя по въевшейся в его кожу грязи и ввалившимся щекам — последствиям голода.

— Милостивые Боги, сегодня только не я. Сегодня не я, — сказала женщина.

— Заткнись, — выругалась другая. — Им на тебя наплевать.

Черепа открыли двери в соседнюю камеру и начали вытаскивать джиан. Любой, кто не хотел идти добровольно, получал дубинку; любой, кто пытался сопротивляться, получал меч. Только один был достаточно храбр, чтобы попытаться это сделать.

— Что происходит? — спросил Джакс.

— Тише, — прошипел мужчина. — Скоро рассвет.

— Рассвет?

Дверь в камеру Джакса открылась. Джакс сразу же почувствовал, как толпа людей отодвигается от входа. Никто не хотел, чтобы его схватили.

Черепа хватали джианина за джианином, опустошая камеру, пока между Джаксом и солдатами никого не осталось. Череп секунду глядел на него, и Джакс был уверен, что его тоже схватят, затем мужчина развернулся и последовал за остальными обратно из камеры.

Когда дверь заперли, все подались вперед, занимая пространство, оставленное захваченными пленниками. Джакс опустился на одно колено, задыхаясь, измученный, ноги слишком ослабли, чтобы держать его вертикально. Он был не единственным, кто стоял на коленях. В камере тоже были мертвые, еще пара человек умерли ночью. У них даже не было такой роскоши, как быть брошенными гнить в яму.

Он оглянулся на остальных:

— Что только что произошло?

Вперед выступил мужчина без одного глаза:

— Их забрали для Кейджа.

— Для Кейджа?

— Каждое утро они приходят и забирают кого-нибудь из нас. — Мужчина протянул руку, чтобы помочь Джаксу подняться на ноги. — Пойдем. Ты можешь сам убедиться.

— Не заставляй его смотреть, Греван, — сказала женщина с грязными волосами, закрывающими лицо.

— Почему он должен быть избавлен от того, что видели мы все? — огрызнулся Греван. — Почему кто-то из новеньких не должен смотреть? Им лучше знать, Трис. Им лучше знать, что их ждет.

Трис надулась, но больше ничего не сказала.

Греван повернулся обратно к Джаксу:

— Следуй за мной, только быстро, скоро начнется.

Джакс взял мужчину за руку.

— Все остальные новоприбывшие тоже могут посмотреть, — сказал Греван, подводя Джакса к окну. Больше никто, казалось, не горел желанием присоединиться к ним.

Зарешеченное окно было два фута в длину, но всего полфута в высоту, и располагалось в верхней части тюремной стены. Джаксу пришлось встать на цыпочки, чтобы разглядеть, и от открывшегося вида у него перехватило дыхание.

Сразу за стеной было озеро, тянувшееся на милю или две до противоположного берега, темно-красного цвета. Кровавое Озеро. На берегу выстроилось кольцо людей, может быть, в пять или шесть рядов, все лицом к за́мку. Некоторые даже были в воде, стоя неподвижно, как камень, несмотря на холод в воздухе.

— Чего они ждут? — спросил Джакс, но Греван ничего не сказал в ответ.

Затем заиграли барабаны. Звук, казалось, исходил откуда-то изнутри за́мка, эхом разносясь по миру. Ровный ритм, проникавший глубоко в душу Джакса. Он оглянулся на Гревана, но тот просто кивнул в сторону окна.

Дум, дум, дум, били барабаны. Дум, дум, дум.

Это самый прекрасный звук в мире, прошептал Монсута.

— Что происходит? — спросил Джакс, полный ужаса.

Он идет.

Дум, дум, дум. Дум, дум, дум.

— Кто?

Ответом была тишина. Оглушительная тишина, от которой у Джакса сжалось сердце.

Рааку. В голосе Монсуты звучала любовь. Восторг.

Барабаны забили снова. Громче. Звук завибрировал в камне, повис в воздухе. На этот раз к ударам примешивались крики, полные ужаса. Джаксу не нужно было спрашивать, кто их издавал. Он знал. Он видел, как их выводили из