на основании таких предпосылок не только цинично, оно еще и откровенно наследует существовавшие веками модели господства и дискурса, с помощью которых западный колониализм различных мастей стремится установить свою гегемонию. Сначала в поле зрения выдвигается превосходство письменной культуры, затем – истории, позднее – более высокого развития, а совсем недавно – превосходство в демократии: «We went from the sixteenth century characterization of “people without writing” to the eighteenth and nineteenth century characterization of “people without history” to the twentieth century characterization of “people without development” and more recently, to the early twenty-first century of “people without democracy”»[137][138].

Представительная демократия, в которой у человека нет представительства, это не упущение и, по сути, не репрезентативная демократия, а демократия некоторых для некоторых. Для остальных лишь симуляция демократии. В федеральных министерствах, где определяется политический курс и готовятся решения, представителей Востока менее чем один процент (по состоянию на январь 2022 года)[139]. И какое впечатление должно сложиться об этой демократии, если высокопоставленные политики заботятся исключительно о создании собственного позитивного образа, но их действия идут с ним вразрез? Десятки политиков, которые получили докторскую степень нечестным путем и были лишены ее (Карл-Теодор Гуттенберг, Аннет Шаван, Франциска Гиффай, Сильвана Кох-Мерин и так далее – устанешь перечислять), ведут себя так, будто они совершили мелкое правонарушение, будто кража интеллектуальной собственности менее преступна, чем кража денег или имущества. Политики, которые оказывают давление на СМИ, радея о собственной карьере или об интересах своей партии (бывший федеральный президент Кристиан Вульф). Политики, которые следуют предписаниям лоббистов, особенно от автомобильной промышленности, и поэтому препятствуют созданию давно назревшего реестра лобби. Политики, данные мобильных телефонов которых таинственным образом исчезают, как только их намереваются привлечь к ответственности, без каких-либо последствий (Андреас Шойер, Урсула фон дер Ляйен). Политики, фальсифицирующие свое резюме (Анналена Бербок). Политики, публично и безнаказанно выступающие с расистскими заявлениями (Гюнтер Эттингер). Политики, бессовестно распределяющие ресурсы и финансы в пользу своего избирательного округа (Андреас Шойер, Аня Карличек). Политики, вбухивающие миллионы, деньги налогоплательщиков, во внештатных консультантов (фон дер Ляйен) и т. д. и т. п. Порядочность, достоинство, стыд, честь – где они? Таково сегодня лицо демократии – заслуживает ли она доверия? Вроде как есть свободная пресса, только она больше ни на что не влияет и часто просто бессильна. О checks and balances[140] нет и речи. Или это всего лишь неизбежный побочный ущерб, причиняемый группами интересантов? Должна ли любая критика в демократическом обществе интерпретироваться как враждебная демократии, будто она играет на руку диктатуре? Какая близорукость! Критика – один из основополагающих принципов демократии. Но Востоку в ней отказано.

Как Востоку доверять институтам, которые не он строит, не говоря уже о том, чтобы руководить ими, и в которых он видит только бюрократические машины принуждения, а не важный элемент функционирующей демократии? В ГДР институты всегда воспринимались большинством населения как враждебная и угрожающая сила. Чтобы нравственно выстоять, людям приходилось постоянно быть настороже. Сотрудничество с институтами часто оборачивалось сговором с властью и вынуждало идти против совести. Скептицизм, глубоко засевший тогда в сознании восточных немцев, по моему ощущению, так и не исчез. Как раньше они дистанцировались от «системы», представленной в основном институтами, так и сегодня толкуют о «системе», которой нельзя доверять. Институты при диктатуре и при демократии, конечно, не одно и то же, а их сравнение свидетельствует скорее о том, что существуют глубинные истоки у определенных моделей поведения, которые, в свою очередь, закрепляются, если нет допуска к участию в демократии. Мы видим, что институты работают, но не видим, чтобы они содействовали, например, социальной стабилизации[141]. Поэтому Восток выходит на улицы быстрее, что, несомненно, связано с его экзистенциальным опытом демократии в 1989 году, желая уличными протестами привлечь к себе внимание и изменить что-то в государстве или даже само государство. Улица – это место, где представлена общественность, более того, улица – единственное общенемецкое пространство волеизъявления Востока, где он может быть увиден и увидеть себя. Правда, с парадоксальными и фатальными побочными последствиями, ибо этим же пользуются и нацисты, в итоге Запад немедленно заклеймил уличные протесты как неприемлемые эксцессы. Эти исконно демократичные, порожденные скепсисом выступления, гарантированные конституцией, вменяются Востоку в вину как антидемократическая позиция и даже как патологическое поведение, бунт и скандал. Однако демократия осуществляется не только истеблишментом и не сводится к результатам выборов. Но об этом позже.

Полное исключение из демократического процесса проявляется даже там, где и не ожидаешь, – в АдГ. Мало того что АдГ основана на Западе и была партией западногерманских профессоров, ее руководящая верхушка, за исключением Тино Хрупаллы, всецело состоит из западных немцев, пусть некоторые из этих известных политиков и перебрались на Восток. «АдГ – вовсе не восточно-немецкий продукт, – пишет Клаус Вольфрам, – а целиком и полностью западногерманское создание. Оно олицетворяет раздел между мелкой и крупной буржуазией»[142]. Все они пришли и приходят с Запада: Бернд Люке, Александр Гауланд, Йорг Мойтен, Алиса Вайдель, Беатрикс фон Шторх, Андреас Кальбиц, Готфрид Курио, Бьорн Хёке, которого официально и публично называют «фашистом», и, разумеется, идейный вождь правых Гётц Кубичек, тоже родом с Запада, а точнее, что особенно пикантно и не случайно, из Равенсбурга, немецкого юго-запада, этого своего рода эльдорадо для теоретиков заговора. Даже известный политик СвДП Томас Кеммерих, печально знаменитый своим краткосрочным премьерством в Тюрингии, поддержанным АдГ, родом из Аахена, самого западного Запада. Как видите, вопрос происхождения можно и перенаправить. Тем не менее АдГ воспринимают преимущественно как партию Востока, и вследствие этого ее репутация изрядно подмочена. Безусловно, то, что АдГ стала ужасающе популярной на Востоке, набрав на выборах свыше 25 процентов, в немалой степени обусловлено политическим провалом других партий, но не стоит упускать из виду, что популярность АдГ растет и на Западе. Даже в богатых Баден-Вюртемберге и Нижней Саксонии процент голосующих за эту партию сейчас измеряется двузначными числами. От духов, которых вы вызвали, уже нельзя избавиться. До 1989 года Восток утверждал, что все нацисты живут на Западе, с 1989 года все перевернулось. Теперь Запад утверждает, что нацисты живут на Востоке. Все верно, и все не так, тем более что многие идейные нацисты давно перемещаются с Запада на Восток. В начале 2022 года Федеральное ведомство по охране конституции Германии прямо указало на угрозу, связанную с тем, что все больше правых радикалов передислоцируются с Запада на Восток, а значит, в глазах общественности Восток de facto сдвигается вправо.

Карикатура Герхарда Местера (Висбаден) с фронтисписа