Она ускорила шаги и обогнала Дальридана. Она привела их в то место, куда ни одному из людей не следовало приходить. Теперь ее очередь их вести, так как Камень Войны знал, куда идти.

Почти два часа они шагали в сгущающейся темноте. Ночь под летними звездами была в самом разгаре, когда Ким увидела дым и далекие огни костров и услышала хриплый смех цвергов. И, услышав грубую насмешку в этих звуках, она неожиданно обнаружила, что все одолевавшие ее до сих пор страхи исчезли. Она пришла на место, перед ней был враг, которого она знала и ненавидела, а в пещерах за этими скалами томились в заключении великаны, и они умирали.

Ким обернулась и увидела при свете звезд и сияния камня в кольце, что лица ее спутников стали мрачными, но не от страха, а от предчувствия. Брок молча отстегнул топор, а Фейбур приложил стрелу к луку. Она повернулась к Дальридану. Он пока не вынул меч и не достал свой лук.

— Еще успею, — шепнул он, отвечая на ее молчаливый вопрос едва слышным в ночном воздухе шепотом. — Мне найти место, откуда мы сможем все видеть?

Ким кивнула. Хладнокровно, молча он снова обогнал ее и начал пробираться среди частых валунов и скальных осыпей к кострам и доносящемуся оттуда смеху. Через несколько минут они вчетвером лежали над плато. Под прикрытием острых выступов скал они с ужасом смотрели вниз, на сцену, освещенную огнем костров.

В склоне горы виднелись две пещеры с высокими сводчатыми входами и рунами, вырезанными над арками. В пещерах было темно, и им не было видно, что внутри. Но если напрячь слух и не слушать пения цвергов, можно было услышать доносящийся из одной пещеры звук одинокого, низкого голоса, тянущего медленную мелодию.

Свет исходил от двух громадных костров на плато, разведенных прямо перед входом в каждую из пещер таким образом, что дым от них втягивало внутрь. Прямо над хребтом к востоку от них горел еще один костер, и Ким различила свет и поднимающийся вверх дым четвертого костра примерно в четверти мили от них, на северо-востоке. Других не было видно. Значит, четыре пещеры, четыре группы заключенных, умирающих от голода и дыма.

И четыре банды цвергов. Вокруг каждого из костров собралось примерно по тридцать цвергов, а с ними горстка кошмарных ургахов. Значит, всего примерно сто пятьдесят противников, если у костра за хребтом их столько же. Не слишком большое количество на самом деле, но более чем достаточно, чтобы принудить к повиновению и удержать в плену параико, миролюбие которых составляло самую сущность их души. Все, что нужно было цвергам под руководством ургахов, — это поддерживать огонь и не пролить кровь параико. И они могли получить свое вознаграждение.

Что они сейчас и делали прямо у нее на глазах. На каждом из костров внизу лежало громадное тело параико, почерневшее и обугленное. Каждые несколько секунд один из цвергов подбегал к бушующему пламени, совал туда меч и отрезал себе кусок поджаренной плоти.

Их награда. Ким затошнило от отвращения, и она вынуждена была закрыть глаза. Это была чудовищная сцена, осквернение в самом худшем, самом глубоком смысле этого слова. Она слышала, как тихо сыплет проклятиями лежащий рядом с ней Брок, словно читает горькую и прочувствованную молитву.

Бессмысленные слова, если бы они приносили облегчение! А проклятиям самих параико, которые могли бы начать действовать, если бы хоть одного из них убили оружием, заранее преградили путь. Ракот был слишком умен, слишком опытен в деяниях зла, его слуги слишком хорошо обучены, чтобы выпустить на свободу проклятие крови.

А это значило, что придется вызвать силу другого рода. И поэтому она здесь, призванная звуками песни спасения и бременем вещего сна, и что ей делать во имя Ткача? С ней три человека, только три человека, какими бы храбрыми они ни были. С того момента когда они с Броком покинули Морвран, все ее усилия сосредоточились на том, чтобы добраться до этого плато. Она знала, что должна это сделать, но ни разу до этой минуты не подумала, что она сможет предпринять, добравшись сюда.

Дальридан прикоснулся к ее локтю.

— Смотри, — прошептал он.

Ким открыла глаза. Он смотрел не на пещеры, и не на костры, и не на хребет за ними, где тоже поднимался дым. Как всегда, неохотно она проследила за его взглядом и увидела кольцо на своем пальце. Бальрат горел ярким огнем. С подлинным огорчением Ким заметила, что по цвету и форме огонь в сердце Камня Войны был точной копией отвратительных костров внизу.

Это ее глубоко опечалило, но разве кольцо на ее пальце когда-нибудь приносило утешение или облегчение? Во всех действиях, которые она предпринимала с помощью Бальрата, скрывалась боль. В его глубине она увидела Дженнифер в Старкадхе и унесла ее, кричащую, в Переход между мирами. Она разбудила мертвого короля в Стоунхендже против его воли. Она призвала Артура на вершине Гластонбери Тора на войну, где ему предстояло снова пережить самое горькое горе. Она освободила Спящих в ту ночь, когда Финн ушел по Самому Долгому Пути. Она была зовом, военным кличем во Тьме, буревестником, воистину буревестником на крыльях надвигающейся бури. Она была собирающей силы, призывающей. Она…

Она была призывающей.

Внизу раздался вопль, а за ним взрыв хриплого смеха. Ургах ради развлечения толкнул цверга, одного из менее крупной зеленой разновидности, в пылающий огонь. Ким это видела, но почти не замечала. Ее взгляд вернулся к камню, к пламени, свернувшемуся в его глубине, и там она прочла имя, то самое имя, которое видела на лике луны во сне. Прочитав его, она кое-что вспомнила: как Бальрат вспыхнул ответным огнем в ту ночь, когда красная луна плыла по небу над Парас-Дервалем.

Она была призывающей, и теперь она знала, что ей надо делать. Так как вместе с именем, написанным в камне, пришло знание, которого не было во сне. Она знала, кто это, и знала также, какова цена ее зова. Но в Кат Миголе шла война, и параико умирали в пещерах. Она не смогла ожесточить свое сердце, в нем было слишком много жалости, но она могла собрать в кулак волю и сделать то, что надо сделать, и взвалить на плечи еще и это горе, среди многих прочих.

Ким снова закрыла глаза. В темноте было легче, это почти помогало спрятаться. Почти, но не совсем. Она вздохнула, потом не вслух, а про себя произнесла:

— Нимфа Имрат!

Затем она повела своих спутников обратно вниз, прочь от костров, чтобы подождать, зная, что долго ждать не придется.

Дежурить Табору предстояло только в конце ночи, и поэтому он спал. Но потом проснулся. Она была в небе над лагерем и звала его по имени, и впервые он услышал страх в голосе существа, явившегося к нему во время поста.

Он окончательно проснулся и начал одеваться со всей доступной быстротой.

«Подожди, — мысленно сказал он ей. — Я не хочу их пугать. Встретимся на Равнине».

«Нет, — услышал он в ответ. Она действительно боялась. — Приходи сейчас. Нет времени!»

Она уже спускалась, когда он вышел наружу. Он был озадачен и немного сам боялся, так как не вызывал ее, но все равно сердце его возрадовалось при виде ее красоты, пока она спускалась вниз: рог ее сиял, как звезда, крылья грациозно сложились, когда она приземлилась.