Масаи сохраняют свою традиционную культуру. Постоянных населенных пунктов тут нет, иногда встречаются мальчишки-пастухи. Для этого народа корова – это все. Масаи используют ее вместо денег, спят на ее шкурах, употребляют в пищу мясо и кровь. О степени обеспеченности говорит количество скота, жен и детей. У богатого масая может быть две тысячи голов при цене за одну корову миллион шиллингов, а мужчину, владеющего менее пятьюдесятью головами, считают бедняком. Маньята – это традиционная деревня масаи, и в ней хижины из коровьего помета размещены по кругу. В тени деревьев совещаются мужчины. Воины одеты в традиционные одеяния «шука» из красной клетчатой ткани. Женщины, дети и необрезанные юноши носят шуку в синюю клетку. По традиции воины обмазывают кожу, волосы и накидки из коровьей шкуры охрой – красный цвет отпугивает врагов, диких животных. Кроваво-красная раскраска масаи символизирует силу и опасность.

Мы делаем остановку на торговой площади. Фазаль просит убрать фотоаппарат подальше – масаи не любят фотографироваться. На пыльной площади собрались сотни человек. Многие пришли сюда издалека. Здесь старики и молодежь, мужчины и женщины; у одного беззубый рот, у другого желтые глаза и посох – и эта сцена не для туристов. Обритые головы женщин поворачиваются, у них за спинами болтаются кули с младенцами, крупные серьги оттягивают уши. У них гордый взгляд, и в нем я как в зеркале вижу свою бледную кожу, надуманное богатство, глупый взгляд туриста. Я из другого мира, и мой мир им совершенно не интересен.

Мы добираемся до отеля «Маньяра» к шести часам вечера. Я умираю с голода. Место просто великолепное: отель находится на краю рифта и вид на национальный парк внизу совершенно невероятный. Олли заставил меня пообещать, что я за любые деньги должна снять комнату с номером в диапазоне от 48 до 56, потому что именно оттуда видно лучше всего. Мне забронирован номер 12. Я прошу его заменить, мне дают номер 24 этажом выше, откуда отличный вид на сад с бассейном и шезлонгами. Я пытаюсь что-то верещать насчет комнаты с номером 48, но мне отвечают, что это крыло в низкий сезон не обслуживается. Поскольку отключена горячая вода, отель не может предоставить «уровень сервиса согласно стандартам». Все же я получаю разрешение пойти взглянуть на номер. Внутри пыльно, все в паутине с пауками, но у меня перехватывает дыхание: прямо с кровати, из ванной и с балкона можно беспрепятственно наслаждаться видом на рифт. Куда только хватает взгляда, раскинулся пышущий зеленью лес. К удивлению, за меня вступается Фазаль, и после недолгих увещеваний персонал соглашается привести номер в порядок и доставить горячую воду к определенному часу. Мне становится стыдно.

Чувство стыда только усиливается, когда выясняется, что, согласно распорядку отеля, Фазаль не имеет права ужинать вместе со мной. Здесь не расселяют водителей и гидов, и ему придется отправиться на ночлег в соседнюю деревню, а это полчаса езды, а там – здесь Фазаль жалуется на свой больной желудок – ему не удастся организовать себе завтрак. Позже выясняется, что и в том гостевом доме оказалось слишком грязно и Фазалю пришлось ехать еще дальше.

Не знаю, что и думать. Если отель государственный, почему он не желает видеть в своем ресторане местных гидов? Возникни такая ситуация в Финляндии, вряд ли наш экскурсовод столкнулся бы с подобными проблемами. Все же я здесь клиент, и, может, мне стоило бы вмешаться и потребовать иного обращения, коли я уже вытребовала себе номер с видом на природу и гоняю персонал за горячей водой?! Стыдно наслаждаться номером класса «люкс» и вкушать роскошный ужин под аккомпанемент африканских барабанов. Стыдно находиться на огороженной забором, ухоженной территории отеля, лишившего местное население – всех тех, кто живет в глинобитных домиках без окон и электричества сразу же за забором, – возможности насладиться совершенно невероятным пейзажем. Мне становится ужасно стыдно. И хотя, несмотря на все усилия персонала, в моем номере так и не появилась горячая вода, я солгала и сказала, что душ работает….

Думаю о том, случалось ли Карен стыдиться своих дорогих костюмов и красиво обставленного дома. Или в колониальную эпоху чувство стыда еще не изобрели?

Солнце заходит, а я все сижу на балконе на краю рифта и не могу успокоить свое рвущееся из груди сердце. Черт подери, вот я здесь, в дикой Африке, и как я только смогла сюда добраться? Наступает темнота, и из-за горизонта выходит огромная оранжевая луна. Летучие мыши проносятся по коридору к моему номеру, звенят кузнечики. Из рифта долетает далекое эхо ночных животных.

Утро начинается далеко не идеально. Еще накануне разболелась голова, и уснуть не удалось. То ли я слишком долго любовалась оранжевой луной, то ли дожидалась восхода солнца, оставив окно незашторенным, но налетели комары. А тут, как назло, еще и расстройство желудка. Как такое вообще возможно? Целых две недели питалась бог весть в каких тошниловках, а тут шведский стол в дорогой гостинице – и на тебе! У нас по плану выезд с утра в национальный парк Маньяра, так что хочешь не хочешь, но нужно приходить в норму, пусть даже и посредством медикаментов. Жалуюсь Фазалю на свою головную боль. В ответ слышу, что всему причина – мое вечное молчание, что не выплескиваю впечатления наружу. Вот как?! Ни за что не поверю, будто речами можно помочь делу. Мой опыт подсказывает, что мигрень приходит вследствие обилия событий в течение дня (в поездке), и весь следующий день необходимо проводить в постели, чтобы «переварить» ситуацию. В одном Фазаль прав: я могу целый час просидеть в машине, не проронив ни слова. А почему бы и нет?

Мы двигаемся вниз к парку Маньяра, и вскоре от гостиницы остается только белая точка на краю обрыва. Фазаль указывает мне на слонов среди деревьев, павианов и варанов. Но они так далеко, что я не могу разглядеть их даже в бинокль. Конечно, все дело в профессионализме: на своей работе я тоже в состоянии разобрать в корректуре лишние запятые и пробелы на расстоянии сотни метров. Уже не выглядит странным, что ты на сафари вдвоем с гидом. Через пару дней кажется, будто путешествуешь с приятелем – идеальным, все про всех знающим, решающим вопросы, бронирующим и планирующим, говорящим на местном наречии… С которым нет нужды спорить о том, чья очередь сидеть за рулем. Единственное разногласие, возникшее между нами, касается вопроса о «социальности».

Утренняя свежесть отступила. Солнце начинает пробиваться сквозь тучи, кругом слышатся чириканье и пение. Разевают пасти гиппопотамы. Один из них бредет сквозь траву с белой птицей на спине. Вдоль дороги шагают четыре слона, с лугов поднимается в воздух пряный аромат трав. На озере видны пеликаны и марабу, у линии горизонта – неисчислимое множество фламинго, похожих на марево или на сон. Они идут друг за другом, наклонившись к воде, ритмично, словно балерины в такт музыке. Осталось разве что исполнить Чайковского. Из окон ресторана на склоне горы, где мы будем обедать, открывается вид на озеро Маньяра, на его райских берегах выстроились в ряд зебры, буйволы, одинокие горделивые жирафы, горбатые гну…. Неужели это все взаправду?!

В таком месте, на краю гигантского рифта, задумываешься о земном шаре и его масштабах, о большом и малом, о значительном и ничтожном, о величайшем разнообразии природы. Вспоминаешь мифы о сотворении мира и пытаешься представить себе, как этот удивительный шарик летит сквозь космос – и мы вместе с ним! Пейзаж попросту не укладывается в голове. Дано ли мне понять жизнь этих жирафов, слонов, зебр, этих диких животных, ни капельки не озабоченных нашим существованием? Понять танец фламинго я точно не могу.