Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полторыпятки прав, когда традиционно поднимает пятый тост за то, что в Центруме нет комаров, только москиты по осени, недолго. Раньше, когда он ходил – и в Центрум, и вообще ходил нормально, – болота были его локацией, у него тут два или три Портала открывалось. Я вот на болоте ничего не могу, да и мало кто может, а Полторыпятки мог. Поговаривают, что он до сих пор открывает проходы сюда, за отдельную и немалую плату, понятное дело.
Черт, я опять отвлекся. Заросли уже совсем близко. Никакого внятного плана действий у меня нет – придется действовать по обстановке. «Я бегу, бегу, бегу по гаревой дорожке. Мне есть нельзя, мне пить нельзя, мне спать нельзя ни крошки».
– Бека, Гонец, я, Пономарь, – определяет походный порядок Костыль. Он хитрый и опытный, но ничего, я тоже не пальцем делан. Поиграем в «камазовский ручник».
Едва наша маленькая группа втягивается в заросли и Бека уходит вперед, как я останавливаюсь и опускаюсь на одно колено. Костыль недовольно сопит за спиной.
– Что?
– Шнурок.
– Бека! – негромко кричит Пономарь. – Стой на месте. Мы сейчас.
– Ага.
Ковыряюсь со шнурком – развязал, завязал. По сторонам – плотная стена кустов. Местами ветки смыкаются над тропой. Костыль не видит, что я делаю, цедит сквозь зубы:
– Быстрее давай!
– Сейчас, сейчас…
Завязываю двойной узел, резко выпрямляюсь, срываюсь с места.
– Бека, я к тебе!
Все выглядит вполне естественно – замешкался человек и теперь хочет догнать впереди идущего. Костыль за мной не побежит, уверенный, что возле Беки я остановлюсь, но у меня другие намерения. Пробежав несколько метров, наклоняю голову, резко сворачиваю и бросаюсь в заросли, прижав руки к груди. Ветки хлещут по лицу, цепляются за одежду, но это ерунда, сейчас главное – оторваться. Под ногами с треском лопается трухлявый стволик узколиста, чавкает грязь. Я ломлюсь, как лось через осинник, далеко выбрасывая ноги. Позади слышны встревоженные голоса, но шум веток заглушает слова.
Продравшись сквозь заросли на два десятка шагов, меняю направление и снова бегу. Пару раз приходится останавливаться, чтобы бросить взгляд на солнце – не хватало еще заплутать в этих джунглях.
Появляются лужицы, потом вода поднимается, кусты торчат из нее, как мангровые деревья.
– Бека, Пономарь! – слышу я злой голос Костыля. – Разошлись! Ищите его! Он мне нужен, желательно живой. Давайте, ну!
Трещат ветки, чавкает под подошвами кроссовок грязь. Кусты кончаются, я уже на берегу. Пячусь, спиной уходя в тростники. Они шумят так, что услышит даже глухой. На мое счастье, налетает ветер. Вода поднимается до колен, потом – до пояса. Если в озере живет гигатея, мне конец – эти твари очень чутко реагируют на колебания воды.
Стараясь не думать о гигантской змее, поворачиваю и иду в противоположную от заката сторону. Вроде оторвался. Мне нужно обойти заросли, выйти на более-менее твердую землю и брать руки в ноги, чтобы до темноты успеть в Азум.
Над болотами, в той стороне, где остались мои несостоявшиеся попутчики, раздается отрывистый крик грифа. Не знаю, похожа ли эта птица на свой земной аналог, здешний гриф величиной с индейку, имеет длинный мощный клюв и серое оперение. Прозвище свое он оправдывает из-за привычки жрать падаль. Голос у грифа мерзкий, громкий, и он всегда орет, когда рядом появляется человек. Это мне на руку – гриф теперь не успокоится, так и будет кружить над Костылем и остальными, сигнализируя об их перемещениях.
Останавливаюсь, прислушиваюсь – погони вроде не слышно. Монотонный шум тростника, привычный уже на болотах гул – вот и все, что я слышу. Ну и слава сурганской Великой Матери.
Спустя пару часов выматывающего марша по грязи выбираюсь на тропу, ведущую на северо-восток. Судя по Бекиной карте, оставшейся у меня, Азум совсем рядом. Я и без карты нормально ориентируюсь на болотах, но когда твои умозаключения подкрепляются материальным носителем, это действует ободряюще. То, что мне пришлось совершить изрядный крюк, в общем-то не расстраивает – я успеваю к сроку, а все остальное не важно.
Хотите ли, не хотите ли,
Но дело, товарищи, в том,
Что прежде всего мы родители,
А все остальное потом.
Группа должна ждать меня в Библиотеке – так мы называем развалины двухэтажного здания на окраине поселка. В результате подвижек почвы одно крыло его рухнуло, крыша просела, полопались и осыпались стекла, но часть постройки уцелела. В Библиотеке сухо, есть возможность наблюдать за местностью, а расположение здания позволяет в случае чего незаметно уйти в тростники.
Азум предстает передо мной – мертвый, молчаливый, даже загадочный. Строения с темными провалами окон похожи на многоглазые черепа гигантских доисторических животных с других планет, неизвестно зачем собранных вместе. Кое-где на уцелевших крышах зеленеют кустики узколиста и болотная трава. Западную часть поселка заливает туман, красноватый в лучах закатного солнца. Из него поднимаются покосившиеся остовы конструкций старого нефтеперерабатывающего завода. Тишина. Это хорошо.
Костыль мог не тратить времени на мои поиски и привести Пономаря и Беку прямо сюда, чтобы устроить засаду, но Азум большой, и угадать с местом сложно. Конечно, всегда можно надеяться на случай, друг изобретателей, или на русский авось, но за годы работы в Центруме я привык к тому, что авось тут не работает. Только четкий и строгий расчет, только голая математика. Пришел, увидел, выполнил контракт.
Понаблюдав за развалинами около часа, начинаю движение в сторону Библиотеки. Это название постройка получила за огромное количество стеллажей внутри, ими там заставлены все помещения. Стеллажи, насколько я знаю, всегда были пустыми, и черт его знает, что лежало раньше на их полках, но кто-то первым ляпнул: «Библиотека» – и прижилось.
Когда до цели моего похода остается метров сорок, приходится свернуть, чтобы обойти небольшую впадину, заполненную водой. На ее краю растет парочка местных тополей, больших деревьев с гладкой зеленой корой. Выхожу на полянку, обрамленную бурьяном, останавливаюсь, хватаюсь за автомат. Непроизвольно с языка слетает:
– Твою мать!
Бека лежит лицом в луже, рядом на мокрой траве поблескивают очки. Вся спина его разворочена, как будто наш «везунчик» попал под лодочный винт во время купания.
Пономарь дергается шагах в пяти от него, возле тополя. Он хрипит и выгибается дугой, грязные сапоги месят грязь. Я падаю рядом с ним на колени, хватаю Пономаря за плечи, поднимаю, кричу в залитое кровью лицо:
– Кто? Костыль? Костыль, да?
– Не-ет… – вместе с кровавыми брызгами выдыхает Пономарь. – Спецу-у… У-уходи, Го…
Его скручивает судорога, глаза стекленеют. Это агония, Пономарь умер. Я поднимаюсь на ноги, оглядываюсь. «Спецу-у…» – это, видимо, «спецуха», спецподразделение погранцов из Особого отдела, других в здешних краях не бывает. В принципе почерк похож, все знают, что «спецуха» действует жестко и даже жестоко. Но в том-то и дело, что все знают – и подстроиться под погранцов может любой отморозок.