– Наблюдать и ждать, я полагаю.

– Ты уверен, что в последний раз картину видели именно в этой комнате?

– Так следует из дневника Степпа.

– Об этом дневнике ты начал говорить еще тогда, когда мы были в твоем кабинете. Значит, дворецкий вел записи?

– Верно.

– И они сохранились у тебя до сих пор? – Саймон утвердительно кивнул, и Эми продолжила: – Замечательно. Смогу я увидеть этот дневник, когда мы вернемся?

– Дорогая, – в тоне «милорда» нельзя было не услышать иронию, – когда мы вернемся, ты сможешь, если захочешь, даже спать в обнимку с этим дневником.

Эми усмехнулась – то ли ей понравилось, что Саймон сказал «когда» вместо «если», то ли она подумала, что спать в обнимку с самим Уэстом ей было бы приятнее, чем со старинной тетрадкой. Саймон улыбнулся в ответ.

– Итак, – продолжила Эми, – Степп вел дневник.

– Да. Он записывал в него все, что происходило в доме, каждую мелочь. Разбился стакан. На кухне обнаружена дохлая крыса. Перед записью о пропаже картины упоминается о том, что после какого-то «инцидента» уволена горничная. Сама запись о пропаже помечена десятым апреля тысяча восемьсот пятого года, а затем следует рассказ о том, что намечено посеять весной в огороде при кухне.

– У тебя отличная память.

– Я перечитывал эти страницы как минимум сто раз.

– И в дневнике нет дополнительной информации, позволяющей предположить, что в это время произошло с самим графом. Ну, конечно! Граф – правитель этого маленького королевства, а королям вопросов не задают.

– Верно.

– Итак, картина должна исчезнуть буквально со дня на день. Но как можно раскрыть тайну, если ничего еще не произошло?

– Проводить как можно больше времени в этой комнате, пока не поймем, кому нам нужно отдать монету.

– Ты шутишь, Саймон?

– А что ты предлагаешь? Начать расследование прежде, чем картина исчезнет?

– Нет, хочу лишь сказать, что, если мы постоянно будем крутиться здесь, никто не явится, чтобы ее украсть.

– И это верно, – согласился Уэст, обхватывая лоб руками. – Голова начинает болеть.

– Ты же не собираешься предотвратить кражу, правильно я понимаю?

Снаружи послышался шум, и Саймон пошел к окну.

– Проще говоря, тебе интересно узнать, что случилось с картиной? – не могла успокоиться Эми.

– Да, да.

Во двор въехал всадник, ведя в поводу лошадь. Уэст прикрыл глаза, словно обдумывая вопрос Эми.

– Тогда будем заниматься повседневными делами и время от времени проверять, на месте ли картина, – сказал он.

– Не уверена, что так мы сможем выяснить, кто ее взял.

– Сможем.

Саймон повернулся спиной к окну, наблюдая за тем, как Эми рассматривает полотно. Справедливее будет сказать, что он любовался выбившимся из прически локоном, который обвивал шею Эми именно в том месте, которое ему неудержимо хотелось поцеловать.

Молчание затягивалось, и Эми обернулась через плечо. Ах, эта ее улыбка! Уэсту казалось, что он способен читать мысли Эми так же легко, как обдумывать свои собственные. Усилием воли он заставил себя оставаться на месте. Пока, по крайней мере.

– Сможем, – повторил Саймон. – Как только картина исчезнет, об этом начнут говорить по всему дому. Слухи будут просачиваться, даже если Степп скажет, что картину взял сам граф. И ты – компаньонка леди Анны – узнаешь об этом практически сразу же, либо от своей госпожи, либо от слуг.

– Значит, наш план таков: ищем монету и ждем, когда заговорят о пропаже картины?

– Правильно.

Прежде чем он успел что-либо добавить, в дверь постучали.

Это был Фаншет.

– Милорд, – сказал он, стараясь не смотреть на Эми, – Степп прислал меня сказать, что привели вашу новую лошадь. Она уже на конюшне, и все ждут вас.

Слуга вышел в коридор и в это время впервые глянул на Эми. Взгляд Фаншета казался безразличным, но Саймон догадывался, о чем думает его камердинер. Хотя графа и Эми разделяло несколько шагов, воздух в библиотеке буквально звенел от наполнявших его любовных флюидов. Правда, Фаншет нашел бы для этого более простое и грубое определение. К счастью, этот человек – сноб в услужении у сноба. Он не снизойдет до того, чтобы болтать о подробностях с простыми лакеями.

– Постоянно мешаться под ногами входит в его обязанности? – недовольно спросила Эми, подходя к висевшему возле двери зеркалу.

Саймон видел, как она состроила гримасу и стала поправлять заколки в волосах. Он не мог оторвать глаз от этой сценки. Затем их взгляды встретились в зеркале, и Эми улыбнулась.

– Ты кокетка. Знаешь об этом?

Она обернулась и послала ему воздушный поцелуй.

– Полагаю, мы увидимся за обедом, не так ли?

Не ожидая ответа, Эми открыла дверь, секунду подумала и вновь прикрыла ее.

– Еще один вопрос, милорд. Кто такой лорд Олбрис Стивенс?

– Стивенс? Так, один тип, с которым я учился в университете. Его семья живет на Оркнеях, и я знаю, что титул они получили очень давно.

– Какое странное совпадение. Я тоже сказала леди Анне и ее горничной, что родом с Оркнейских островов, хотя даже не знаю толком, где это.

– К северу от шотландского побережья. Не думаю, что лорд Стивенс может объявиться в здешних местах.

– Это очень странно, – продолжала говорить о своем Эми.

– Не всякое совпадение должно быть связано с магией.

– Знаешь, – Эми медленно поднесла ладонь к губам, – после путешествия в тысяча восемьсот пятый год мысль о существовании магии не кажется мне такой уж невозможной.

Саймон подошел, продел руку Эми под согнутый локоть своей правой, а левой распахнул дверь. Они вышли и, улыбаясь, вместе направились к лестнице. Должно быть, это было неслыханное нарушение этикета.

Звуки рояля Эми услышала даже сквозь закрытые двери малой музыкальной гостиной. «Страсть» – вот слово, которое первым пришло ей в голову, когда ушей достигли звуки этой пьесы. Трудно было поверить, что играет та самая холодная аристократка, с которой Эми недавно пила шоколад. Сколько чувства, сколько огня!

Но это была она – леди Анна. С головой ушедшая в музыку, сестра графа даже не заметила появления своей компаньонки. Через секунду в гостиную вошел еще кто-то – Эми скосила глаза и увидела Саймона, который приблизился и остановился рядом с ней.

Доиграв пьесу до конца, леди Анна подняла голову к потолку – глаза ее оставались закрытыми. Отзвуки последних аккордов продолжали висеть в воздухе, наполняя помещение энергией, которую отдала музыке леди Анна – всю, до последней капли.