Эмоции, которые наши испытуемые «видели» на фотографиях, отчасти были их эмоциями, а отчасти тем, как они оценивали снимки. Мужчины, которым показывали отрывки из романтических фильмов, были склонны обращать больше внимания на сексуальную сторону изображаемого и переносили это на фотографии женщин, но только привлекательных. Напротив, женщины, которым показывали тот же самый эпизод фильма, не проецировали свои сексуальные эмоции на фотографии, даже если это были снимки весьма симпатичных мужчин.

Процесс функционального проецирования также связан со специфическим типом образования расовых стереотипов. Испытуемые, которым показывали сцену из триллера, не переносили свой страх на фотографии, как следует из теории Фрейда. При этом у них возникало чувство гнева, а не страха, которое проецировалось на изображенных чернокожих мужчин, которых они ассоциируют с физической угрозой (о чем нам было известно из опросов). А в другом эксперименте из той же серии участникам предлагали взглянуть на фото арабов, и опять же испытуемые проецировали на них не страх, а гнев. Мы также оценили скрытое отношение к арабам, определив скорость, с которой испытуемые учились ассоциировать положительно и отрицательно окрашенную лексику с арабами. В этом эксперименте свой гнев на арабов переносили только те участники, которые испытывали к ним скрытую вражду, причем это чувство возникало у них не только по отношению к мужчинам-арабам, но и к женщинам. Показательно, что это исследование мы проводили тогда, когда пресса изобиловала сообщениями об арабских террористах-смертниках, многие из которых были женщинами.

Наша склонность к стереотипизированию усиливается не только внутренним состоянием, но и окружающей средой, способствующей возникновению страха. Марк Шаллер, Джастин Парк и Аннет Мюллер, члены нашей исследовательской группы в Университете Британской Колумбии, показали, как это происходит, в эксперименте с возникновением стереотипов, связанных с темнотой. Ночь повсеместно ассоциируется с силами зла, угрозой и опасностью, что неудивительно. Страх перед внезапным нападением становится еще сильнее, когда вы не видите, что происходит вокруг, поэтому нужно отдать должное эволюции, которая научила нас быть особенно осторожными в ночное время. Шаллер и его коллеги решили узнать, может ли одна только темнота способствовать появлению стереотипов, с помощью которых мы пытаемся защитить себя.

Эксперимент состоял из двух частей. Сначала Шаллер и коллеги производили оценку того, насколько испытуемые считали мир вокруг опасным. Для этого они использовали шкалу Боба Альтемейера, исследователя, занимавшегося изучением связей между чертами личности человека и его предрассудками. Делается это достаточно просто: испытуемые говорят, насколько они согласны с утверждениями, подобными этому: «С каждым днем по мере того, как в нашем обществе все больше утверждаются беззаконие и жестокость, люди все больше и больше подвергаются риску быть ограбленными, избитыми и даже убитыми». Затем коллеги Шаллера опрашивали испытуемых, какого рода эмоции они проецируют на фотографии чернокожих и белокожих мужчин, не выражающих каких-либо эмоций. Они обнаружили, что канадские студенты, испытывающие хроническое беспокойство по поводу того, что мир опасен, чаще других говорили, что негры, изображенные на фото, опасны, но только если фото им показывали в затемненном помещении. Причина того, что испытуемые были более склонны выражать общие предрассудки, была не в темноте; они не подтверждали других распространенных стереотипов, таких как «негры безграмотны» или «негры бедны». Но усилившийся страх просто снижал у них порог восприятия угрозы, в особенности при виде незнакомого человека — представителя чужой расы.

Результаты проведенного исследования перекликаются с данными по поводу предрассудков, полученными в последнее время нейрофизиологами. При помощи функциональной магнитно-резонансной томографии (метода, который непосредственно измеряет активность головного мозга) Элизабет Фелпс, Мазарин Банаджи и их коллеги регистрировали активность мозга белых студентов, когда те просматривали фотографии чернокожих мужчин. Исследователи обнаружили, что у студентов, которые испытывали негативное отношение к черным, был зафиксирован высокий уровень активности в миндалине (области в височной части мозга, связанной с эмоциональной оценкой), причем происходило это, только когда они видели фотографии незнакомых субъектов, а не известных чернокожих, таких как Уилл Смит или Дензел Вашингтон.

Марк Шаллер — интересный человек. Он провел детские и юношеские годы в Индии и Африке, потому что там работал его отец Джордж, известный биолог-практик, изучавший львов, горилл, снежных барсов, панд и другие исчезающие виды млекопитающих, которые сейчас обитают только на окраинах человеческой цивилизации. В результате Марк нормально себя чувствует в окружении, которое может показаться крайне странным людям типа меня, для кого Италия и Нидерланды — уже экзотика. Родители подруги Марка, Куинси Янг, тоже много путешествовали, и она провела детство в Эфиопии. Когда дочери Марка и Куинси не исполнилось еще и года, они взяли рюкзаки, отправились в Перу и возили ее с собой по джунглям, а потом все трое жили несколько месяцев в Шри-Ланке. Когда я ужаснулся тому, что они рискнули путешествовать с грудным ребенком по странам третьего мира, подвергая ее бог знает каким редким и экзотическим болезням, Марк только рассмеялся в ответ.

Как-то Марк пригласил на обед Пола Розина, занимавшегося изучением пристрастий и отвращений к еде. Они ели салат из овощей, выращенных в огороде Марка, и вдруг увидели в одной тарелке крупного яркого жука. Пол, который в свое время ввел термин «дилемма всеядного», означающий, что иногда приходится делать нелегкий выбор между необходимостью искать новые виды пищи и преодолевать испытываемое к ним отвращение, в шутку спросил Марка, сможет ли тот съесть жука. Марк подцепил жука, положил в рот и проглотил.

Все это к тому, что Марк не из тех, кого легко остановит отвращение к пище. Тем не менее многие преодолеть подобное отвращение не смогут. Марк и его коллеги Джей Фолкнер, Джастин Парк и Лесли Дункан наблюдали явление, когда люди ставили знак равенства между чем-то «чужеземным» и «вызывающим отвращение» и часто ассоциировали иностранцев с такими разносчиками инфекции, как крысы и вши. Древние римляне считали иностранцев мусором. А во время недавнего геноцида в Руанде хуту называли тутси тараканами[18]. Я вырос в Нью-Йорке и часто слышал, как его жители оправдывали свое предубеждение по отношению к пуэрториканцам и чернокожим тем, что обвиняли их в нечистоплотности: «Эти народы любят жить в грязи». Занятно, как часто мне приходилось слышать подобные обвинения от людей, чьих пра-прадедушек и пра-прабабушек обвиняли в этих же грехах.

Когда-то подобная нетерпимость была оправданна. Чужак представлял бóльшую угрозу, чем кто-либо из местных, потому что он мог принести с собой болезнь, перед которой наши предки был беззащитны. Поэтому, чтобы избежать последней разновидности ветряной оспы, чумы или свиного гриппа, чужестранцев сторонились. Если вы читали книгу Джареда Даймонда «Ружья, микробы и сталь», вы, возможно, знаете, что от болезней, принесенных из Европы, погибло больше индейцев, чем от европейского оружия. Понятно, что все крутилось вокруг обмена товарами. Наши предки обменивались товарами с представителями других групп и часто находили себе супругов не в своих деревнях. Поскольку абсолютная изоляция несет не только опасности, но и имеет свои плюсы, Шаллер со своими коллегами считает, что попытки уклониться от болезни должны быть разумными. Ярко выраженные симптомы заболевания, слух об эпидемии или же индивидуальная склонность к тому или иному заболеванию — достаточно веская причина, чтобы не вступать в контакт с чужаком (например, беременная женщина дорого заплатит, если заразится). А в прочих случаях, как полагают Шаллер и коллеги, от ксенофобии выгоды нет.