– На подобных приемах никогда не бывает настоящей еды.

– Я очень голоден.

– Ну…

– Если ты позволишь мне воспользоваться кухней в твоем номере, я могу приготовить омлет.

– Не уверена, что у меня есть продукты…

– Ты не заглядывала в холодильник?

– Нет.

– Он полон.

Это напомнило ей, что она живет в номере Бена, а ему приходится ночевать в кладовке, и вообще Бен Чатсфилд, если не принимать во внимание его вспыльчивость и вредность, по сути, хороший парень. К тому же он предложил приготовить ужин после того, как подарил ей самый страстный в ее жизни поцелуй, и она его оттолкнула. Этот мужчина начинал ей нравиться.

«Не надо, Оливия. Даже не думай!»

– Хорошо. Омлет – просто замечательно.

Она тоже проголодалась. К тому же ей не хотелось возвращаться одной в свой номер, лежать всю ночь, глядя в потолок, и думать о том, что происходит между ней и Беном Чатсфилдом.

В номере Оливии, а точнее, в его номере Бен сразу же отправился на кухню. На нем были потертые джинсы и серая старая футболка, но, внимательно понаблюдав за ним, Оливия пришла к выводу, что в них он выглядит так же соблазнительно, как в деловом костюме. Присев на высокий стул, она смотрела, как Бен разбил в миску шесть яиц и начал их взбивать.

– Как ты стал поваром? – спросила она.

Бен достал грибы из холодильника, который действительно был битком набит продуктами, и стал мастерски их нарезать.

– Так вышло.

– Ты не готовил кексы, когда был маленьким мальчиком? – пошутила она.

Он сурово посмотрел на нее:

– Я шеф-повар, а не пекарь.

– Это одно и то же.

– Нет. – Бен достал сковороду и положил на нее кусочек масла.

– Ну хорошо. Так как же ты им стал?

Бен прикидывал, как много он может ей рассказать, чем может поделиться.

Оливии это было знакомо. Вся ее жизнь была как закрытая книга. Ей всегда было легче разыгрывать перед людьми спектакль, чем открыть им свою истинную сущность. Оливия осознала, какова она на самом деле, когда ей было двенадцать лет и ее мать умирала. Мама нуждалась в поддержке, но Оливия не стала протягивать ей руку.

– Я ушел из дома, когда мне было восемнадцать, – в конце концов произнес Бен, стоя спиной к ней. – Я оказался один на юге Франции, стал работать на кухне в одном ресторане. Когда шеф-повар заболел, я заменил его на один день. Так все и началось.

– От временного шефа до знаменитого ресторатора?

– Наверное, так и есть.

– Почему ты ушел из дома?

Может, не стоило задавать этот вопрос, но Оливии хотелось знать. Бен Чатсфилд стал ей интересен. Что-то изменилось между ними этим вечером – из-за того, как он поддержал ее на премьере, из-за поцелуя и беседы за приготовлением омлета. И эти изменения были Оливии по душе.

– В то время я счел это хорошей идеей, – наконец сказал он, и, к великому разочарованию Оливии, она поняла, что развивать эту тему Бен не намерен.

– Почему же ты оттолкнул меня сегодня?

Бен выложил на сковороду нарезанные овощи и перевернул пропекшийся омлет на другую сторону.

– Ты – словно собака, которая видит кость.

– Я женщина. И мы плохо переносим, когда нас отвергают.

– Я тебя не отверг.

– Но мне так показалось. – Оливия старалась говорить беззаботно, исполняя хорошо знакомую роль.

Губы Бена сжались, а глаза опасно загорелись.

– Я уже говорил тебе, что мне ненавистно притворство. Точнее, откровенная ложь. А ты поцеловала меня только потому, что идиот репортер попросил об этом.

Она поцеловала его не из-за репортера. Она весь вечер мечтала об этом.

– Тот поцелуй не был притворством, – сказала она улыбаясь.

– Я не могу отрицать, что нас влечет друг к другу, – заявил Бен.

Он поставил на стол тарелки с омлетом.

– Так, значит, тебя возмутило, что я пошла на поводу у журналистов? – сделала вывод Оливия. – И поцеловала тебя, чтобы все поверили в наши отношения?

– Весь этот спектакль меня раздражает. Да, я согласился. Но мне не нравится лгать.

Оливия взяла вилку и попробовала омлет. Он был пышный, с золотистой корочкой и таял во рту.

– М-м-м. Классно!

– Спасибо.

– Позволь мне угадать, – продолжила она. – У тебя в прошлом были какие-то неудачные отношения? Ужасная женщина, которая обманывала тебя?

Он улыбнулся:

– Тебе не кажется, что это слишком личное?

– Что ж, мы вроде как встречаемся. Нам положено говорить о таких вещах.

– Если бы мы действительно встречались, между нами, возможно, состоялся бы такой разговор.

– Очевидно, я затронула больной нерв.

Бен снова улыбнулся, и тело Оливии затрепетало в предвкушении.

«Успокойся, девочка».

– Никаких неверных бывших. – Бен принялся разрезать омлет, опустив глаза на тарелку. – Если и был лживый человек в моей жизни, то это моя мать.

Почему он, черт возьми, сказал об этом? Бен не привык говорить о своей матери, или семье, или о чем-либо еще. Он стал очень скрытным человеком, с тех пор как в восемнадцать лет покинул отчий дом. Кстати, он успел сообщить Оливии и об этом. Что с ним происходит?

– Мне жаль, – тихо проговорила Оливия.

Его удивило, что она не настаивает на развитии этой темы. Неужели он выглядит настолько опечаленным и разозленным? Ему тридцать два года. Давно пора оставить позади все, что случилось в прошлом. Он почти забыл об этом, но встреча со Спенсером, возвращение в «Чатсфилд», фиктивные отношения с Оливией пробудили в нем воспоминания. И старые обиды. И старую злобу.

– Расскажи, как ты стала актрисой, – попросил Бен.

Оливия залилась смехом.

– Еще в раннем возрасте я осознала, что мне нравится быть кем угодно, только не самой собой.

Она отвела глаза, но Бен был уверен, что она не хочет много говорить о себе. Точно так же, как и он.

– Почему тебе не нравится быть самой собой?

Оливия пожала плечами, пытаясь держаться непринужденно.

– Сейчас потребность изображать кого-то уже не так сильна. Но когда я была подростком… Я была не очень-то популярна в школе. И компания недалеких девчонок решила испортить мне жизнь. Изображать другую личность – лучший способ спрятаться от реальности.

– Понимаю. Это похоже на мою ситуацию. Когда занимаешься делом, в котором ты по-настоящему хорош, оно помогает тебе пережить испытания, которые приготовила жизнь.