было за этим последовать, как водится, не было вполне ясно. Скорее всего, он должен был таким образом добежать до самого города Буй. Вместо этого Антикайнен спросил у Рахья:

— Есть информация, как доехать до этого Буя?

— Послезавтра на поезде, но что там-то делать будешь? — ответил Эйно.

Тойво мгновенно просчитал, что дергаться раньше этого самого поезда — нет смысла, а есть смысл здесь, в Питере, раздобыть такую бумаженцию, такой, с позволения сказать, мандат, чтобы в этом самом Буе и Лотту, и всю ее семью выпустили без каких-то ущемлений в праве передвижения по России.

— Ну, пока есть время, подумаю, к людям обращусь за помощью, — сказал Антикайнен.

— А к кому, если не секрет?

— К Бокию.

Рахья переглянулся с Лиисой, Акку переглянулся с Рахьей, Лииса переглянулась с ними обоими, в общем, они начали переглядываться. В этом переглядывании не было вопроса или удивления, зато можно было заметить оттенок тревоги.

— Ты знаком с товарищем Бокием? — наконец, видимо устав играть в гляделки, спросил Эйно. — Или так просто решил, прочитав фамилию на мандате?

— Приходилось встречаться еще задолго до Революции, а потом и после оной, — ответил Тойво. Он не стал уточнять про оргию сатанистов в окрестностях Каяни, где Глеб Бокий был в числе почетных гостей, решил также не упоминать более позднюю их встречу в Гельсингфорсе.

— Ну, не знаю, не знаю, — сказал Эйно Рахья.

— Ну, не знаю, не знаю, — сказал Акку Пааси.

— Ну, не знаю, не знаю, — сказала Лииса Саволайнен, хотя ее тон вызывал некоторые сомнения, и она «знала, знала».

Тойво, переночевав тут же с изрядной долей комфорта — отдельная кровать, чистое белье, туалет через коридор — спозаранку отправился по уточненному заранее адресу в штаб Глеба Бокия. Этот штаб совмещался с петроградским ЧК.

Созданная 20 декабря 1917 года постановлением Совета Народных Комиссаров, Всероссийская чрезвычайная комиссия стала зловещим преддверием становления зловещих карательных структур всех государств мира, от Германии до Японии и США. Феликс Эдмундович Дзержинский разработал и воплотил в жизнь идеальный механизм поддержания любой власти, рабоче-крестьянской ли, буржуазной ли, или ваххабитской. С кратким перерывом на отдых — типа: не у дел, передав руководство Петерсу — с июля по август восемнадцатого года он довел свое детище, ВЧК, до физического совершенства, претендуя и на духовную, что тоже немаловажно, ее непоколебимость.

ЧК в тот тревожный неизвестностью год недостатка в сотрудниках не испытывала. В первую очередь, сюда охотно поступили на службу маньяки, насильники и убийцы, во вторую — стремительно изменившие свои политические пристрастия бывшие полицаи, в третью — подневольно загнанные деревенские парни. Руководили ими, как правило, евреи, увлеченные безнаказанностью Революции, а также быстро продвинувшиеся по служебной лестнице латышские стрелки. Последним недельной булки белого хлеба и продпайка уже было недостаточно, вот они и подвизались получать полное обеспечение у молодого Советского государства.

Бокия пришлось ждать два с половиной часа в приемной. Все время, пока Тойво сидел здесь, он ловил на себе странные оценивающие взгляды снующих туда-сюда людей в кожанках и с маузерами в деревянных чехлах, болтающихся у кого где: сзади, сбоку, спереди, а у одного карлика — между ног. Но мандат, тем более подписанный самим Бокием, имел магическое свойство и гарантировал неприкосновенность.

Товарищ Глеб появился внезапно, словно бы из-под стола секретарши — одетой по последней моде дамочки с безразличной гримасой на лице — вылез.

— Ну, что, Антикайнен, явился? — без всяких эмоций спросил он.

— Явился, — по-русски согласился финн.

— Тогда заходи, пообщаемся, хотя времени мало.

* * *

Тойво отвлекся от своих воспоминаний, как-то дозировано возникающих в его памяти, потому что музыкант Дубалов снова обратился к нему.

— И как надолго ты в Семипалатинск? — спросил он.

— Почему — Семипалатинск? — удивился Тойво. — Откуда ты взял про Семипалатинск?

— Так в мандате у тебя записано: «Направляется в Семипалатинск». Кондуктор прочитал, когда билет твой проверял, а ты в отключке.

Антикайнен тотчас же сунул руку в нагрудный карман пиджака и вытащил две картонки: одна — железнодорожный билет, а другая — мандат за подписью какого-то Лациса со словами «Направляется в Семипалатинск».

— Семипалатинск? — сказал он и добавил. — Твою мать!

6. Семипалатинск!

Глеб Бокий выслушал Тойво, который то коверкал слова на русском, то переходил на финский. Это не помешало ему понять всю суть, сделать выводы и частично озвучить их. Конечно, Бокию было абсолютно наплевать и на Лотту, и на ее семью, да и на Антикайнена бы наплевать, да вот было у этого парня кое-что, чего не могло быть у него самого — такой крови.

Чтобы вступить в рыцарство, всегда требовалось определить чистоту крови. Как правило, подсчитывали предков до седьмого колена. Чистота определялась не только отсутствием каких-то кровосмесительных союзов, но и поступков, которые могли бы запятнать предков и самого себя. Настоящий рыцарь даже не помышлял, чтобы положить глаз на какую-нибудь инородку — из арабских земель, еврейских ли девушек, китаянок ли, не говоря уже про негритянок с индусками. Он об этом даже не задумывался, стало быть, и мыслей таковых не было.

Кроме этого обязательно должно было быть сострадание, честность и верность слову. Ну, и еще кое-какие рыцарские доблести.

Так вот, Бокий, как бы ни пыжился, в рыцари бы не прошел. Чего нельзя было сказать про Антикайнена. Что бы тот ни делал, но получалось это у него именно по-рыцарски. Неспроста слово «ritari» и произошло на древней ливонской земле, да и, толкуя его с санскрита, можно обнаружить, что близко по значению два слова: честный и побеждающий (rju — прямой, честный, tara — побеждающий, по санскриту). Как успел убедиться Бокий, могло этому парню открыться некое непостижимое простому смертному прозрение. Значит, его нужно держать поблизости и испытывать, чтобы добиться цели, поставленной Глебом перед самим собой.

Тем более теперь, когда Яков Блюмкин, начальник личной охраны самого наркомвоенмора Троцкого, познакомил его с академиком Владимиром Бехтеревым и его сотрудником Александром Барченко.

Как представитель древнего сгинувшего народа, Антикайнен хорош. Правда, друг его из Перясейняйоки, Вилье Ритола, еще лучше, вот только его никак уже не достать — удрал, подлец, опять удрал. На этот раз в США. Что же, придется работать с тем, кто доступен.

Бокий в упор посмотрел на Тойво своими змеиными глазами, но он взгляд этот выдержал, как ни в чем не бывало.

— В общем, дамочку твою мы вернем. Если ничего за ней, конечно, не