— Жизнь — ландшафт препятствий, Эдди, — говорит Крамер. Он стоит надо мной. — Ты поймёшь это с новыми глазами. О, хирургии никогда не бывает слишком много, мой друг! И тайная фармацея в бутонах за ними — какая независимость может с ней состязаться? Пускай она даст ростки и вырастет покровом, Эдди. У тебя впереди очарованное бытиё, ты пройдёшь монастырскими путями, вымощенными ломкостью арахиса и простым неудобством кровотечения из ушей, пока смерть не украдёт дуновение из твоего рта. Продам ли я тебе деревянный лимон?

Гудящий атом объективности подсказывает, что это дерьмовый довод, базирующийся на допущении, что свобода достижима. Но во мне живёт религиозная вина, провода откровения и всеобщие искажения медиа, обман, нуждающийся в подпитке.

Коленопреклонённый на сырой земле, я поднимаю гвоздемёт к своему лбу.

— Чего ради мы почти поверили…

Город размывается в душевное инферно, здания схлопываются в пятна тайфуна. Я смотрю на происходящее сверху дома — как флюоресценция разъедает карту.

— Мы спасёмся здесь, наверху?

— Нет, парень, — это башня Кэнэри-Уорф, видишь? — Он поворачивает меня, чтобы показать градиент пирамидальной крыши. Мы стоим на исхлёстанном дождём уступе под ней. Он тащит меня через ужас бури и водопада под тёмный скат, крича:

— Забудь, что слышал про Шартрез и масонские алтари, Эдди; эта пирамида — кончик иглы фотонного колодца, принимающего энергию геолиний и всякое говно с пяти направлений! Пади на меч и ты впрыснешь себе весь хуев мир!

Я в панике цепляюсь руками и ногами, меня рвут на части небесные ветры. Это действительно происходит. Что я здесь делаю? Крамер спокойно стоит чёрт знает где в мерцающем свете башен, любуясь горизонтом.

— Крамер! Это перебор!

— Я когда-нибудь тебя подводил, Эдди?

— Да! И меня зовут не Эдди!

Я соскальзываю, падаю на острие крыши…

Шок, как будто в сердце разорвалась бомба. Крики растягиваются в биохимическую сверхновую. Я размываюсь по центральному колодцу серебряной башни и попадаю в землю, расцветая снаружи, как глубинный заряд — обманутый. Моя душа разливается румянцем по планете и просачивается в поры. Я с Джоу и другими, часть меня в каждом атоме мира, тут, там и вообще везде. Я — наркотик, и меня впрыснули.

Здесь жарко и холодно, чувственно красно и прохладно зелено, каменно мертво и суетливо творчески. Человеческие существа ползают по поверхности, но это ненадолго.

Альбатрос: невыразительная перелётная птица. В «Поэме о Старом Мореходе» Кольридж повесил его мёртвого на шею главному герою в отчаянной попытке сделать его чуть интереснее.

Летучая мышь: этот зверь безвреден, если найти его в почкообразном лотке.

Краб: напиши обличительные свидетельства на его спине и смотри, как он побежит.

Пёс: злобное животное п-формы, иногда можно услышать, как оно говорит.

Угорь: кишка и нос, плавает в воде.

Лягушка: резиновый монстр, который откровенно смотрит, что на друга, что на врага.

Подвязочная змея: священное животное во многих племенах, подвязочная змея вкуснее всего в жареном виде.

Рыба-молот: большая надувная акула. Одни плавники, презрительный рот и жуткий размер сообщают обычному человеку, что это не какое-то там домашнее животное.

Ихтиозавр: доисторический дельфин с глазами, как колёса, впервые открыт Мэри Эннинг в Корнуолле, когда она глушила рыбу динамитом.

Ягуар: если разозлить, эта машина взрывается.

Нож: в крикете объект, который бросают в ублюдка.

Ящерица: если раздавить, этот зверь похож на соплю.

Личинка: лепёшкоуправляемый пальчиковый бисквит, сделанный в основном из говядины.

Нарвал: слон с опасным, пронзающим носом и высохшим чувством юмора.

Осьминог: одутловатый зверь, если достать из океанской среды, дезорганизующе бесполезен.

Пингвин: чёрно-белое создание с клювом, часто путают с адвокатом.

Кецалькоатль: надувной бог ацтеков, известный поднятыми бровями и источающими молоко лопатками.

Рыба-лента[9]*: продолговатый зверь, используемый старшими судьями для самобичевания. Рыбу ещё используют для связывания запястий, при крайней необходимости можно осторожно съесть.

Салями: мясо зомби — оставьте его в покое.

Трилобит: решительно брошенное в мима, это пустотелое ископаемое при ударе разлетается вдребезги.

Нижнее бельё: облегающая одежда, её носят некоторые федеральные агенты.

Летучая мышь-вампир: милая птичка со свиным рылом, пьющая кровь. Семейство Megadermitidae не может пить кровь и зовётся «фальшивыми вампирами». Что наглядно демонстрирует: если ты летучая мышь, ты попал.

Хлыст[10]*: нарочитая манера, в которой государственный спикер избавляется от штанов.

Ксилофон: перкусионный инструмент, сделанный из рёбер викария, на нём очень быстро играют цирковые клоуны.

Вопль: способ обращения к полицейскому.

Зет-бозон: обладая слабой радиоактивной энергией, эти частицы имеют сходство с лицом Орсона Уэллса, если смотреть в 20-нанометровом разрешении.

— Сто процентов браков кончаются разводом, побегом или смертью.

Она отвечает не сразу, и это была единственная пауза, отразившаяся на лице, которое распространялось вокруг носа, как круги на пруду. Едва войдя в мой инкрустированный морскими желудями офис, она развернула батарею поведенческих знаков и скиталась в поисках эмоций наблюдателя. Она уподобилась охотнику, трепыхающемуся в собственных капканах.

— Не возражаете, если я закурю?

— В пределах разумного.

Она вытаскивает папироску и играет ещё пару игр. Если она обнаружит паука в ванной, наверняка начнёт с ним флиртовать.

— Я знаю, вы занятый человек, мистер Атом. Я заметила, когда вошла, как вы глазами изучаете пространство. Но не могу даже рассказать вам, через что я прошла. В нынешней атмосфере нельзя переборщить с осторожностью.

— Вон парень, который знал, как держать проблемы на расстоянии. — И я указываю на книгу на полке «Лунный Ад» Джона У. Кэмпбела. — У каждого свой способ. Я, например, делаю анаконд из желатина. Но вы одной рукой зовёте будущее, а другой — отгоняете. Этот ваш жених — ему можно верить?

— Он совсем не агрессивный.