***

Месяц прошел в тупом созерцании. Я пытался вернуться к работе, но не выходило. Листал кадры, которые ждали обработки, туда-сюда… и не мог вспомнить, что меня привлекло в них. Все казалось пустым. И это пугало до холодного пота. Потому что однажды увлечение фотографией спасло меня.

Я сбежал в этот мир из прошлой жизни, полной крови и боли, и родился заново. Жизнь восстанавливалась кадр за кадром. И, наконец, приняла меня. Ужасы прошлого забылись.

А теперь — пустота.

Жизнь уместилась в отрезок между приемами обезболивающих, а сна я ждал едва ли не больше, чем передышки от физических мучений. Все надеялся, что подсознание приведет меня к разгадке, покажет картину, расскажет о том, кого потерял. Но тщетно.

Я сидел дома, пил обезболивающие, пытаясь привыкнуть… и метался во сне в чьей-то чужой жизни.

А еще нарастала непонятная жажда. Или голод… Я не мог различить. Тело ломило то ли от последствий наркоты, то ли от какой-то непонятной потребности.

— Киан, от наркотиков может нехило по мозгам ударить, — увещевал меня Юджин. — Давай-ка пойдем к неврологу и психиатру, обследуем твою голову. Кто знает, чем именно тебя пичкали…

А я просто слушал его и молча глотал прописанные таблетки, чувствуя приближение новой волны боли. Меня тянуло не спасать свою жизнь… а что-то с ней сделать, утолить эту потребность.

Однажды во сне я извернулся схватить ту, которая не давала покоя, и даже удалось рассмотреть мельком лицо — глаза большие, голубые, испуганные… красные от слез. Губы искусанные… И пахла она так одуряюще, что у меня аж голова закружилась…

Но удержать сон не вышло, и я проснулся злой и возбужденный настолько, что в паху, казалось, лопнут вены. Ночь со шлюхой не помогла. Вымотал девчонку до полного изнеможения, но самому легче становилось лишь отчасти и ненадолго. Я будто пил водку вместо воды, пытаясь утолить жажду, а добивался большего обезвоживания. Впору было либо ложиться в больницу, либо все же отдаться зову…

Однажды утром я подошел к окну и, взглянув поверх домов, почувствовал слабый толчок жизни в груди. Меня снова потянуло в ледяную пустыню так, как никогда прежде. Чутье не подводило ни разу. Нужно было просто перестать бояться пустоши — не она меня предала. Наоборот — позволила укрыться и сбежать, заметя за мной следы. Нужно было возвращаться… и искать их.

И я больше не стал мешкать — собравшись, уложил вещи в снегоход и поехал к перевалочной базе.

— Привет, — встретил меня у ворот старик Лова. — Давно не было! Пережидал бури?

Как обычно — шапка вся в ледышках, от самого несет перегаром. Я не знал его настоящего имени, меня и кличка устраивала. Если бы он не был волком, уже бы либо печень крякнула, либо замерз к чертям собачим.

— Да, — коротко кивнул.

— А про тебя расспрашивали… — он шмыгнул носом, ожидая реакции.

— Кто? — подобрался я. — Люди?

— Нет, — мотнул он головой. — Наши. Суровые такие, в костюмах.

Я сузил глаза, глядя на горизонт, стараясь не показывать старику, что меня это волнует.

— Надеюсь, ничего не сказал им? — хмыкнул равнодушно.

— Та что мне сказать? — пожал он плечами. — Они искали белого медведя, а не кого-то конкретного.

По спине прошел волной озноб.

Откуда Лове знать, что я — белый медведь? Я тщательно заметал следы, оборачивался далеко в лесу.

— Понятно, — кивнул, сделав вид, что ничего не произошло.

Больше ноги моей тут не будет. И этого ублюдка надежней будет прикопать в снегу, чтобы не разнюхивал что-то, что потом можно продать за бутылку водки.

Когда перевалочная база осталась позади, я оставил ненужные вещи в сумке у седла, а необходимое сложил на сани и спрятал снегоход, припорошив снегом в небольшом лесу. Сани мне сделали по заказу — легкие, вместительные и, главное, система сама затягивалась вокруг тела, стоило в нее лечь.

Я не любил сутками бродить в звере. Фотокамеры требовали температурных условий, ночевки под открытым небом на холоде не выдерживала даже термосумка, в которой я их хранил. Да и фотографировать лапами не выйдет. Предпочитал ночевать в палатке с комфортом в обычном тепле, разглядывая получившиеся кадры на портативном мониторе.

Мне нравилась моя жизнь до всего этого. Полная свободы передвижения и творчества, нашедшего отклик в сердцах людей, она казалась мне идеалом. Юджин называл меня чокнутым, а мне просто нужна была страсть такой величины, чтобы заполнить чернь, что наполняла прежнюю жизнь.

В этот раз я тоже взял все с собой в надежде, что меня оживит родная стихия. Только шел я не в поиски видов, а руководствуясь каким-то чутьем, еле ясной тягой куда-то, где станет легче.

К заброшенной базе вышел через трое суток, да и то только потому, что ходил последний день кругами. Внутри все ошпарило от внезапной уверенности — это моя цель. Ту ночь я не спал — кружил медведем вокруг, принюхиваясь. Запахи людей и техники были слабыми и ненасыщенными, будто остаточными. И никаких признаков жизни.

На следующую ночь я решился подойти ближе. Добрался до люка, но тот оказался закрытым… и опечатанным. Следов сигнального оборудования тоже не нашлось.

Покрутившись у замка медведем, я вернулся днем уже в обычном облике, не таясь — не осталось сомнений, что никого тут нет. Если я проберусь внутрь, никто не узнает. Да и неудивительно — слишком далеко и холодно, датчики не выдержат.

Вскрыть двери у меня заняло еще четверо суток — пришлось вернуться в город за оборудованием. Обратно я тащил на себе много всего, что могло понадобиться на заброшенной базе, начиная с инструментов и заканчивая огнестрельным оружием. Двери поддались, и вскоре передо мной оказался темный коридор.

Я направился по нему, ступая, как по минному полю. Внутри меня все натягивалось и скручивалось пружиной — такой страх и злость вызывало это место. Я шел не по отсекам, а по натянутым нервам. Определенно, место было мне знакомо.

Но того, кто звал, тут не оказалось.

По крайней мере, не сразу…

Уже когда разобрался с генератором и запустил систему жизнеобеспечения, наткнулся на лабораторию на нижнем этаже. И вот тут зверь уперся бы всеми четырьмя, будь я в его ипостаси. И все равно заставить себя войти внутрь стоило труда. Распахнутая клетка не оставила сомнений, кого именно в ней держали. Но следы деятельности «подмели» качественно — ни препаратов, ни запахов.

Когда стемнело, я направился в жилые отсеки. Побродив по комнатам, наткнулся на одну, в которой вдруг дернуло все нервы разом. Тут не убирались. По крайней мере, запахами никто не озаботился.

И это натолкнуло на мысль, что прятали тут все не от простых людей, а именно от оборотней. Может, тех, кто приходил к старику Лове?

Но все это стало неважным, когда приблизился к кровати и опустился на колени. В груди задрожало от волнения и неясной тоски. Я сгреб простынь и притянул ткань к лицу, прикрыв глаза. По памяти, как по мокрой гальке, зашелестели смутные воспоминания — дыхание… рваное… вскрик боли и стон… чувство скольжения чужих пальцев по коже… и дикое наслаждение, на которое тело среагировало моментально.