проломить голову. Щенков я не тронул, они и сами помрут с голоду. Как я выкинул мешочек с зерном, который мне положили в припасы, так как он вымок, и ячмень покрылся синеватой плесенью. Как я чуть не утонул в узенькой, но весьма бурной речушке, решив, что смогу перебраться без мостика или даже брода, и как она протащила меня пару десятков шагов, прежде чем я сумел уцепиться за выступающий камень, изрядно приложившись к нему плечом. Но ничего достойного упоминания не случилось.

Я не пытался больше приближаться к морю и отыскивать деревни. Как знать, вдруг мой отец умудрился оскорбить всех местных старост? И теперь они ждут не дождутся, пока к ним не забредет сынок Эрлинга, желательно связанный и с кляпом во рту. Не все же такие отходчивые, как Олов.

Словом, на девятый день я дошел до указанной горы. Слева было серое плато, усеянное разномастными камнями, некоторые были выше меня, а другие — мелкие, как сушеный горох. Именно там Акун посоветовал мне обойти гору. Справа же через несколько сотен шагов зеленела трава и даже виднелись небольшие кусты. Еды у меня почти не осталось, лишь кусок сыра, о который можно было обломать зубы, и трижды сушеная рыба. Трижды — потому что после того, как ее высушили в первый раз, я два раза ее искупал, под дождем и в той речушке. Вроде бы уже было пора ее выкинуть, но пока я сомневался. А вдруг эта рыба решит выбор между жизнью и смертью? Вот только я не знал, помру я, если не съем рыбу или наоборот, если съем. Я вытащил остатки еды, глянул на них и решительно зашагал направо. Там у меня хотя был шанс найти что-то съедобное.

Но вот что было странно: чем дальше я уходил, тем неуютнее мне становилось. Что-то было не так. Да, зеленая трава, цветочки, кустики, но при этом я не слышал трескотни птиц или мышиного писка, не видел перепархивающих теней и не чувствовал запахов, присущих тем местам, где бродят животные.

А потом я увидел это, точнее, сначала учуял, а потом увидел.

Зеленая поверхность была оборвана. Или обрезана. Или опалена. Словом, поперек долины проходил длинный след, словно кто-то пропахал землю, а потом на этом месте распалил самый жаркий огонь, украденный из горнила Корлеха, бога-кузнеца. И нещадно воняло гарью и чем-то еще, что я не смог распознать.

Я мог бы предположить, что сюда ударила молния, но молнии не вышибают длиннющие и широченные полоски земли в долинах, особенно когда рядом стоит здоровенная гора. И чего этот Акун такой молчаливый? Не мог нормально объяснить, что справа творится что-то неладное?

К этому времени я уже обошел гору наполовину, а потому не стал возвращаться. Если эта пакость ушла, значит, ушла, а если вдруг начнется снова, то я все равно удрать не смогу. Поэтому я перескочил эту мерзкую полосу и побежал дальше, не оглядываясь. Проглоти меня тролль, если я буду искать тут провизию.

Вечером я добрался до реки, переночевал и к полудню следующего дня увидел родной Сторбаш.

Глава 7

Корлех — весенний бог-ремесленник. Кузнец, столяр, гончар и строитель.

Создал инструменты и оружие богов, построил непреодолимую стену вокруг долины богов.

Атрибуты: молот и наковальня.

Меня не было в Сторбаше всего ничего, я проторчал в Растранде месяц пастбища, сейчас в самом разгаре был месяц заготовки сена, а город существенно изменился. Конечно, дома остались теми же, так же пасли скот, работали на земле, суетились женщины, стучали молотами кузнецы, с моря несло сыростью и рыбой. Но настроение было иным. Как за час до начала грозы даже при чистом и ясном небе в воздухе чувствуется напряжение.

Между городом и лесом начали возводить каменную стену, оставив поля снаружи. Зачем нам стена? Неужто какой-то еще сумасшедший рискнет пойти в Сторбаш по суше? Или весть о Кае, великом и ужасном, докатилась досюда, и теперь люди боялись, что я отомщу за свое унижение? Нет, отмстить я, конечно, отомщу, но дома трогать не буду.

Одолев последний подъем, я увидел гавань. Вон торговый кнорр, который всегда приплывал в это время и привозил иноземные мечи, тонкие и крепкие, из отличной стали. Вон отцовская карви, уткнувшаяся носом в крайний пирс. Вон стоит самый шикарный в мире драккар, который может принять на борт пятьдесят воинов. Он изрядно послужил отцу во время его военных походов, его не раз подправляли, меняли парус и даже вырезали новую драконью морду, так как старую сильно изрубили в бою, и сейчас она, испещренная глубокими шрамами, красовалась перед дверью нашего дома. Я любил проводить пальцами по неровным краям ран, не обращая внимания на глубокие занозы, которые потом мать выковыривала в неровном свете костра.

Но в гавани были и другие корабли, незнакомые, крупные, с хищными очертаниями и непривычными линиями.

У нас гости?

Меня заметили издалека, и было приятно увидеть, что из города в мою сторону выдвинулась целая делегация во главе с Кнутом, отцом Дага.

— Кай? — удивленно воскликнул Кнут, подойдя поближе. — Ты откуда? Как? Жив?

— Решил не дожидаться отца и пришел сам.

Он сощурил и без того узкие под набрякшими веками глаза.

— Рунный? Ты получил благодать?

— Да, Фомрир, видимо, спал в тот день и прислал мне свой знак с опозданием.

Кнут обхватил меня своими ручищами. Он был отличным дядькой. Мой отец всегда доверял ему свою спину, а вот Даг…

— Я рад за тебя, Кай. А уж как Дагней обрадуется! Она тебя за мертвого считает. А Эрлинга сейчас нет в Сторбаше. Ну дома все узнаешь. Сколько ж ты добирался? Не видел чего-то необычного?

Мы прошли через огороды и приблизились к ограде. Ее заложили с большим размахом, в основании она была не меньше метра толщиной. Даже если ее начали строить в день моего отплытия, над ней изрядно потрудились. Я заметил телегу, полную крупных валунов и булыжников, которую едва волочили два вола.

— В дне пути отсюда видел широкий жженый след в земле, от которого несло гарью.

Кнут приостановился.

— Уже в дне пути… Ладно, дальше ты сам, дорогу знаешь. И, Кай, не злись на Дага. Он дурак, но дурак честный.

Я криво усмехнулся и ничего не ответил. Кнут не стал ждать ответа, он явно куда-то торопился.

Вот и мой дом, изрубленная драконья морда, по которой я привычно провел рукой и снова засадил здоровенную занозу. Когда