— До рассвета будешь караулить. Потом сменю. И смотри мне, не спать! — грозно прикрикнул Лёва, восседая на своем коне. — Потом привычка появится, это первый раз тяжело, — смягчил тон Задов.

— Та это не волов гонять — сиди себе, сову слушай, — крестьянский сын с винтовкой принялся располагаться в стоге сена.

— Я тебе посплю! По самое не хочу отсыплю! — пригрозил Лёва.

— Да хорош стращать, я туда зароюсь, и меня не видать, а так что? И холодно, и на виду я, как цапля на болоте, — быстрыми движениями хлопец разобрал сено и залез в стог. — А ну, командир, привали соломкой, чтоб меня даже мыши не видели!

Лёвка рассмеялся и слез с коня, чтобы помочь замаскироваться неопытному бойцу.

— Та ты шо! Теперь не кури, паря… Огонёк папиросы в ночи за версту видать, а пылающий стог от горизонта будет виден.

— Не боись, разведка! — послышалось из сена. — Меня батя от табака пару лет назад вожжами отучил.

— Ну, тогда до завтра. До смены пост не покидать.

— Есть, товарышу командир! — ответил стог.

До рассвета дозорный пост в стогу на окраине села не продержался.

— Лёвка, вставай, там Павло пленных взял! — протрубил сонным голосом Щусь, громко пиная ногой дверь в хату.

Через минуту Задов появился в дверях, в одном белье, пытаясь протереть глаз.

— Кто такой Павло?

— Да Бойченко! Ты его в дозор самого поставил, без пары.

— Ааа… Я понял.

До штабной хаты пройти всего два двора, и Задов решил всю свою амуницию не натягивать. Накинул на плечи китель, да так и отправился. Не было никакого желания разбираться с проблемами до утра — Лёва провел на ногах и на коне почти все прошлые сутки, и валился с ног от усталости.

Деревенские собаки встретили его лаем, побудив всех соседей.

«Странно, что я не слышал их, когда Бойченко шёл. Это ж надо, как в сон провалился, будто литр самогона принял. Непорядок. Следует больше спать, а то так и беду пропустить недолго…» — мысли Лёвки последнее время постоянно крутились вокруг всяких возможных неприятностей, слабых мест в бригаде, людских поступков, слухов и разговоров. Как и подобает замначальнику контрразведки, Лёва Задов теперь ничего не воспринимал на веру, стал настороженный, как волк на охоте и весь погрузился в свою новую работу.

Бойченко ожидал своего командира во дворе, подперев дверь в сарай винтовкой.

— Паша, ну вышибут они дверь ногой, тем более она наружу открывается — останешься и без пленных, и без оружия, и без головы. Ну что ты такой простофиля? — возмутился Задов, завидев своего новобранца. Он сидел, улыбаясь во все тридцать два, явно гордый одержанной победой.

— Так а я на гвоздик закрыл, товарышу командир… — Паша никак не хотел признавать свою оплошность, выбирая из-за воротника забившиеся туда соломинки. — Вы ж с ними по всей революционной строгости и справедливости? Дюже мутные ходоки. Не наши. Говор не наш, морды не наши, чего это черти их принесли?

— Открывай, посмотрим.

Низенькая, просевшая дверь сарая громко скрипнула петлями.

— Выходи по одному! — скомандовал Задов, а в это время Паша Бойченко стал у него за спиной, с винтовкой наперевес. — Та подними винтовку, дура… Раз охраняешь, то держи дверь под прицелом. Сколько их?

— Та двое, товарыш Задов, двое…

— Если б хотели, так давно бы тебя разоружили, да в том сене и закопали бы, — раздалось из темноты сарая. — Мы выходим.

Пригнув головы в дверном проеме, в тускло освещенном штабном дворе показались два мужичка, одетые в чистые косоворотки, почти новые штаны, и обутые во вполне годные сапоги. Такой гардероб себе мало кто мог позволить из местных даже в воскресенье для похода в храм — сентовские крестьяне жизнью не балованные.

— Чьих будете? По какому делу? — Лёва сразу взял в оборот незнакомцев, стоящих перед ним с поднятыми руками.

— Что-то разговор не вяжется, когда под прицелом стоишь, — аргументировано заметил один их пленников.

— А ты мне тут свой устав не навязывай. Спрашиваю, каким ветром занесло? Глухой, что ли?

— А до атамана вашего дело у нас. Только ему откроемся. Да скажи ты ему, пусть штык в землю воткнёт! Вот патроны. Винтовка его пустая, — один из пленных бросил к ногам Задова обойму.

— А ну дай, — Лёва, не сводя глаз с двоих неизвестных, взял винтовку Бойченко, сдвинул затвор и нажал на курок. Выстрела в небо не последовало.

— Эх, ты… дубина стоеросовая… — Паша, до этого момента рассчитывавший если не на всеобщий почёт, то хотя бы на доброе слово атамана, теперь был готов сквозь землю провалиться.

— Говорим же, хотели бы — остывал бы уже твой караульный в стогу. Проспал он нас.

— Иди отсюда, гусар… Волам своим хвосты крутить. Бате скажешь — на всё село опозорился, но Лёва пока помолчит. Будешь должен. Флот наш тоже помолчит. Так, Феодосий? — обратился Задов к стоящему возле калитки матросу.

— Вот аж жалко. Кому рассказать — не поверят. Это кто кого привёл, Павло?

— Да ладно вам… Я первый раз. Пленные в штабе? В штабе! Потери есть? Потерь нет. И весь разговор. А патроны, так это… ну выпали.

— Иди, дрыхни дальше, хлопчина, с гостями мы сами разберемся. Задумали бы они худое — не стоял бы ты уже здесь, — Лёва отпустил бойцу подзатыльник такой силы, что шапка с его головы отлетела к забору.

— Вот, это другое дело, — пленные опустили руки, и, посмеиваясь, подняли с земли вещмешки. — Может, в хату проведете, до атамана? Или нам в хлеву ночевать?

— Та можно и в хату, у нас там НЗ есть. Неприкосновенный запас, — бодро ответил Щусь в предчувствии вкуса самогоночки, настоянной на прошлогодних ореховых перепонках.

Потому как хата считалась штабной, в ней никто не жил. Даже собаки не было во дворе. Никаких карт и документов, даже при желании, там было не сыскать. Сам батько Махно квартировался в другом месте и очень не любил, когда его без надобности тревожили.

Скорее этот двор служил махновцам местом сбора для совместного принятия решений и приютом для редких гостей. Именно такой случай и приключился этой ночью, правда, гости были незваные, и у Задова к ним имелось море вопросов.

— Ты Феодосий, душу не выворачивай наизнанку, как ты умеешь на подпитии. Слушай, да на ус наматывай. Пусть они говорят. Не перебивай и в споры свои теоретические не вступай. Понял? — упредил Лёва, рассмотрев на лице Щуся довольное выражение в предвкушении алкоголя. — И по фамилии меня не называй. А я тебя не буду. Только имя.

— Лёва… Ты ж меня знаешь.

— Так вот от того, что знаю, и прошу. Не выступай.

Гости скинули сапоги, отпили водицы колодезной и с радостью уселись на лавки возле пустого стола.

— Я Александр, а это Пётр, дружочек мой, — незнакомцы завязали разговор первыми.