сделано, обратно не вернешь.

Так говорил когда-то мой дедушка. И я повторила сейчас его слова.

Но Валя никак не могла успокоиться.

— Нет, очевидно, не надо было писать…

Она оказалась права.

12

Это случилось спустя два дня, на уроке математики.

Наш классный, ГЕМ, не начиная урока, долго молча оглядывал весь класс. И мне подумалось, сейчас он скажет что-то такое, что неприятно поразит нас.

Я не ошиблась.

— Я должен сегодня поговорить с вами, как ваш наставник, — скрипучим голосом начал он. — Как ваш наставник! — Он поднял кверху свой тощий палец. — Ибо я отвечаю за каждого из вас, поскольку являюсь вашим классным руководителем.

Он посмотрел на Валю. Она вздрогнула, опустила глаза, а он продолжал, глядя на нее в упор:

— Есть в нашем классе девочки, для которых такие понятия, как самолюбие или девичья честь, являются, по всей видимости, пустым звуком. Девочки, которых нельзя упрекнуть в скромности, ибо скромность для них вещь недосягаемая и попросту излишняя.

Я уже боялась смотреть на Валю, чувствовала, он говорит о чем-то, что касается ее, ее одной.

А он вынул из кармана какой-то листок, разгладил его, потом нацепил очки на нос. Все это он проделал страшно медленно, как бы наслаждаясь каждым своим движением. Потом снова обвел глазами весь класс — мы сидели затаив дыхание, было так тихо, что слышно было, как медленно шелестят за окном листья, — и начал читать:

— «Мы были с тобой всегда хорошими товарищами. Для меня не было и нет никого, кто бы был для меня таким же, как ты. Почему же ты бегаешь от меня? Почему не хочешь поговорить со мной? Я же тебе ничего плохого не сделала. Я хочу только, чтобы мы дружили так же, как дружили всегда, и чтобы ты не бегал…»

— Это нечестно! — раздался голос Роберта.

Все вздрогнули. Я оглянулась. Роберт, сидевший позади меня, встал и подошел к ГЕМу.

— Это нечестно! — повторил он. — Вы не имеете права читать чужие письма!

ГЕМ снял очки и с нескрываемым удивлением уставился на Роберта.

— Как ты сказал? Повтори, мой милый, — сказал он тонким, даже ласковым голосом.

— Письмо написано не вам, и вы не имеете права читать его! — отчетливо произнес Роберт.

Конечно, я поняла, чье письмо читал ГЕМ. Да, наверное, не я одна поняла это. Лешка рассмеялся, потом поймал взгляд Роберта и разом осекся. Мельком я увидела лицо Лили Островской — прекрасное, насмешливое лицо. Яркие губы ее скривились в безмолвной усмешке. А позади нас виднелось растерянное, хмурое, недоумевающее лицо Зденека.

«Как же попало письмо Вали к ГЕМу?» — подумала я.

Между тем события в классе шли своим чередом.

ГЕМ аккуратно сложил листок и спрятал его в карман.

— Я бы попросил тебя, Курков, идти на место, — сказал он все тем же опасно ласковым голосом. — А о твоем поведении мы поговорим в кабинете директора.

— Хорошо, — согласился Роберт, продолжая стоять перед ГЕМом. — Мы можем говорить где угодно, но так поступать нельзя! Это нечестно, непорядочно читать чужие письма, да еще вслух!

Я вновь оглянулась на Зденека. Он глядел на Роберта, лицо его то вспыхивало румянцем, то бледнело, но он не произнес ни слова.

Мне подумалось, что, наверное, он попросту завидует прямоте Роберта уже из-за одного того, что сам никогда-никогда в жизни не мог бы так поступить.

С учителями он всегда был вежлив, держался осторожно и, как мне порой казалось, даже подобострастно.

ГЕМ встал, выпрямился и вышел из класса.

— Теперь будет история! — выдохнул Лешка.

Мы все зашумели, закричали в один голос. Громче всех кричал Лешка:

— Конечно, не имеет права читать чужие письма! Это безобразие, мы уже не дети!

Тонкий, нежный голос Лили прозвучал на весь класс:

— Интересно все-таки, а кто написал это письмо?

Она повела своими наивными глазами на Валю. Губы ее улыбались насмешливо и брезгливо.

Внезапно Валя вскочила со своего места и выбежала из класса.

— На воре шапка горит, — невозмутимо сказала Лиля.

— Замолчи! — крикнула я. — Сию же минуту замолчи!

Она рассмеялась, тряхнула пушистыми волосами.

— Почему это я должна замолчать?

— Замолчи, Лиля, — негромко сказал Зденек.

Она обернулась, пристально посмотрела на него.

— Ты так хочешь?

— Да, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты замолчала.

Она усмехнулась.

— Хорошо, я замолчу. А ты больше не давай мне читать письма, которые тебе пишут…

Каждое слово ее было отчетливо слышно в наступившей тишине.

Зденек опустил голову. Он боялся встретиться взглядом с кем-либо из нас.

Приглушенный шепот зашелестел в классе.

Лешка, сосед Зденека, схватил его за руку.

— Она врет! — воскликнул он. — Правда, скажи ей, пусть не врет!

Роберт подошел к Лешке.

— Она не врет, — произнес он тихо, но мы услышали его слова. — Зденек знает, она не врет.

— Брось! — вспыхнул Лешка. — Ты откуда знаешь?

— Вот что, — сказал Роберт все так же тихо. — Садись-ка сюда. — Он кивнул на парту возле окна. — Здесь свободное место.

— Хорошо, — послушно отозвался Лешка.

Не глядя на Зденека, словно боясь коснуться его ненароком, он собрал свои тетради и быстро пересел на другую парту.

13

Как ни странно, а ГЕМ не сказал тогда больше ни слова Роберту. Он не вызвал его к директору, как грозился, и, хотя мы ждали каждый день, что Роберта вызовут, его так и не позвали. И ГЕМ молчал, словно воды в рот набрал.

— Испугался, — решил Лешка. — Понял, что неправ, и молчит.

Может быть, так оно и было.

Зато Зденек в тот же вечер объяснился с Валей. Он попросил меня вызвать ее на улицу из дому.

Был дождливый вечер, с Москвы-реки нескончаемо дул ветер. Валя вышла вместе со мной на улицу. Зденек подошел к ней.

— Мне надо поговорить с тобой, — сказал он.

— Нам не о чем говорить, — сказала Валя.

— Я тебя очень прошу, — сказал Зденек.

— Вы говорите, — вмешалась я, — а мне пора домой.

Но Валя не дала мне уйти.

— Если ты уйдешь, я тоже уйду.

Зденек махнул рукой.

— Оставайся, Катя, чего там…

Он несмело тронул Валю за рукав пальто.

— Прости меня, — через силу произнес он. — Я очень виноват перед тобой…

Она молчала. И я молчала тоже.

Зденек вздохнул и продолжал:

— Лилька увидела у меня твое письмо и выпросила, понимаешь, пристала, как репей, а я, понимаешь…

Валя спросила тихо:

— Все?

— Нет, — торопливо ответил Зденек. — Нет, не все. Я ее ненавижу, эту Лильку, честное слово, она провокатор, я ее знать больше не хочу!

Валины глаза блеснули.

— Врешь! — сказала