ощупь и набирает силу, сколько то, что им руководит, толкает его на этот путь, то есть отсутствие всякого обучения или просвещения, того, что арабы называют taʿlîm, а латиняне — doctrina. Если человеку суждено всё открыть самому, то как раз потому, что он ничем не наделен и ничему не обучен за неимением книг и учителей. Мыслитель-самоучка — это человек без учения, философ без учителя.

Как это понимать иначе, нежели вкладывая в формулу наши нововременные ценности — свободу, восторженную открытость, дверие к случаю, возможность быть самим собой, быть новым? Если этот самоучка лишен поддержки знаний, которые мог бы передать ему учитель, и тем не менее стремится получить эти знания, значит он сам должен обеспечить себя тем, что пытается постигнуть. Лишенный наследия, он оказывается первопроходцем, основопложником, Я без сверх-Я, тем, кто не имеет наставника и потому сам должен очертить круг своих познаний. Эта способность основоположения по-арабски называется ḥads. Независимый мыслитель-первопроходец на необитаемом острове — это человек интуиции.

(Человек, то есть мужчина, интуиции? Философ? Ученый-самоучка? Действительно, история повествует о мальчике, но в одной из рукописных версий текста Ибн Туфайля этот рассказ начинается весьма неожиданно, и даже если эти строки ошибочны, тем более что дальнейшее повествование их опровергает, они переворачивают всё с ног на голову: «Рассказывают наши благие предшественники, будто есть среди островов Индийских, что под экватором, некий остров, на коем человек может появиться на свет, не имея ни матери, ни отца, и что будто растут там некие деревья, приносящие плоды в виде женщин». Миф известный, но нам стоит поразмыслить о том, какие выводы следуют из него в данном случае. Возможно, не мужчина родился из толщи глины на этом острове «аль Вак-Вак», а женщина — плод человеконосного дерева. Возможно, мыслящий был мыслящей, философ без учителя был женщиной.)

2. Авиценна, описывая в автобиографии путь своего обучения, от первых шагов до постижения всех наук, пишет (не без самолюбования, что, впрочем, простительно гению): «О каком бы вопросе он [учитель] мне ни говорил, я представлял его лучше, чем он. Так я изучил у него простые положения логики, а что касается ее тонкостей, то в них он и сам был несведущ. Затем я взялся самостоятельно читать книги и изучать комментарии, пока не закрепил знание логики. Таким же путем [я изучил] книгу Евклида: выучив из ее начальной части пять или шесть фигур под его руководством, всю остальную часть книги я принялся изучать самостоятельно. Потом я перешел к „Альмагесту“, и когда я, окончив его вводные части, дошел до геометрических фигур, ан-Натили сказал мне: „Читай и решай их самостоятельно, а затем показывай мне, чтобы я разъяснил тебе, что [ты понял] верно, а что неверно“. Он был человеком, несведущим в этой книге, и [потому] я взялся изучать ее самостоятельно. Сколько было сложных фигур, которых он не знал до тех пор, пока я не изложил и не объяснил ему!.. Укрепившись в науках логики, физики и математики, я вновь обратился к [изучению] метафизики <…> Когда я достиг восемнадцати лет, я завершил [изучение] всех этих наук».

Необычайно одаренный ученик, каким был Авиценна, выполняет здесь функцию реального примера, довода в пользу возможности особого доступа к знаниям. Для человека познать — значит построить силлогизм и получить его средний термин, однако не все люди в этом деле равны. Некоторые — большинство — нуждаются в обучении, в наставнике. И учатся они нелегко, непременно под руководством учителя, проводя много времени за книгами. Другие, напротив, одарены интуицией и могут учиться самостоятельно, но эта способность, благодаря которой они не нуждаются в наставнике, различается в степени. На нижней ступени стоят те, кому интуиция внушает немногие вещи и не слишком быстро, а на вершине — те, кто наделен интуицией с лихвой и схватывает всё почти мгновенно. Такой человек — редкое существо, он — пророк, и, как говорит Авиценна, «принцип обучения, передаваемого людям, должен исходить от него». Интуиция обретает в этом исключительном человеке свою чистую форму, не похожую на кропотливое познание, или fikr; по своей силе она подобна мысли без размышления, мгновенному постижению всей полноты истины. Авиценна признает ее высшей способностью души и называет святым или священным разумом (qudsî). Если говорить в религиозных терминах (Коран 24:35), человек, обладающий qudsî, подобен маслу, готовому светиться даже без соприкосновения с огнем.

3. Наш одиночка на острове — не пророк. Чтобы достичь знания, ему необходима целая жизнь, он не может рассчитывать на откровение. Его жребий — исследование, вопрошание, продолжительное размышление, даже своего рода борьба, ведь ощущения и образы осаждают его ум, мешают сосредоточиться. Но всё же в своем одиночестве он — человек интуиции и потому основоположник.

Арабский термин для интуиции — ḥads, что передается на латыни как ingenium — талант или гений, понимаемый как природный склад. Близкое к ḥads слово — dhakâ’, латинская subtilitas, чуткость или проницательность. Почему эта способность, всеобъемлющая, но в то же время не пророческая, так важна? Потому что всё к ней восходит. Можно познавать посредством обучения, но, по правде говоря, пишет Авиценна, всякое учение сводится к интуициям, «открытым теми, кто ими обладает (arbâb tilka al-ḥudûs) и затем передает тому, кто учится». «Всё знание возникло интуитивным путем, — замечает он в другом месте, — поскольку, хотя всякий человек получил знания от другого, был тот, кто предшествовал всем остальным, тот, кто не всегда опирался на знания других: вначале был кто-то, кто познал мгновенно».

Мыслитель на острове — это человек начального понимания, что служит предпосылкой всякого обучения. Помимо религии, независимо от нее это понимание выступает основой, без которой не может обойтись наука. Всякое знание, всякая передача знания происходит в пространстве, открытом, пусть сколь угодно давно, некой протомыслью, которая не была получена, усвоена, но была сообщена как отправная точка, а не как передаточное звено. Всякая мысль заключает в себе интуицию, полученную без посредника, без нагрузки внешнего человеческого руководства. Всякая мысль нуждается в самоучке, готовом воспринять спонтанное знание. По утверждению Декарта, чтобы обосновать знание, нужно заняться метафизикой «хотя бы раз в жизни». Остров, затерянный где-то в мире,— географический эквивалент этого единственного раза.

4. Но почему всякое обучение восходит к интуиции? Зачем нам потребовалось постулировать существование первых учителей, великих умов, которым не пришлось, как всякому ученику, развивать свои способности и привычки мышления? Нам ответят, что это необходимо в силу эпистемологических причин, что знание должно быть способно само себя подтверждать,