Господи, мне надо взять себя в руки! Мне надо сосредоточиться. Надо выбросить эту блондинистую суку из головы. Мне надо сконцентрироваться на этих стукачах, на этих ублюдках!

Я сделал глубокий вдох и спросил:

– И кто же, по вашему мнению, может за мной следить?

Псих пожал плечами.

– Я не знаю. А как ты думаешь, кто?

Я тоже пожал плечами.

– Не знаю. Да кто угодно, наверное, – я сделал паузу, а потом добавил: – кто угодно, кроме моей жены. Дело в том, что ей вообще наплевать, где я, куда я направляюсь, лишь бы только я не приближался к ней.

– Неужели? – удивился Псих. – А почему ты так говоришь?

– Да потому что, блин, она меня ненавидит! Вот почему я это говорю!

«И потому, что прошлой ночью она сказала, что никогда больше мне не даст», – добавил я про себя.

– Вот как, – пробормотал Коулмэн, – удивительно.

– Да ну? И почему это вас удивляет?

Псих снова пожал плечами.

– Не знаю. В ту ночь, когда тебя арестовали, нам показалось, что она действительно тебя любит. Вообще-то, я даже спросил ее, любит ли она тебя, и она сказала, что любит.

– Это точно, – подтвердил Мормон.

Я прищурился, как будто в смущении.

– А зачем, ребята, вы спрашивали об этом мою жену? Вам не кажется, что это довольно избитый прием?

– Ну-у, – протянул Псих, – ты даже представить себе не можешь, сколько всего можно узнать от недовольной жены. Иногда я еще не успеваю надеть браслеты на мужа, а жена уже кричит: «Деньги спрятаны в подвале! Этот урод мухлевал с налогами!» – Псих усмехнулся: – Но не твоя жена. Она ничего не сказала.

– Ни словечка, – подтвердил Мормон, – может, я ошибаюсь, но мне кажется, что твоя жена все еще тебя любит.

– Ну ладно, не хочется прерывать нашу приятную беседу, – задумчиво сказал Коулмэн, – но пора бы нам прокатиться. Тем более, что здесь так воняет… чем-то…

– Собачьим дерьмом? – подсказал я.

– Да, похоже на то, – ответил Коулмэн и открыл заднюю правую дверцу машины: – Пожалуйста, ложись на заднее сиденье и постарайся не высовываться, хорошо?

Несколько секунд я смотрел на Психа, пытаясь понять, не предполагает ли он, что снаружи нас поджидает снайпер, готовый разнести мне голову. Но я тут же отверг эту мысль как смешную: в конце концов, если кто-то захочет меня убить, то он подождет более удобного случая и не будет это делать в тот момент, когда со мной два агента ФБР.

Так что я спокойно пожал плечами, залез в машину, и мы поехали сквозь мерзкую помойку Сансет-парка. Мы несколько раз поворачивали направо и налево, а иногда разворачивались и ехали в обратную сторону, пока они сбрасывали воображаемые хвосты. Все это время мы говорили только о пустяках, так как все мы понимали, что не стоит обсуждать важные вещи в отсутствие моего адвоката.

К моему удивлению, было похоже на то, что оба они искренне озабочены крахом моего брака и особенно тем, как это может повлиять на моих детей. Они снова рассказали мне, как Герцогиня проявила свою любовь ко мне в ночь моего ареста, и я немного воспрянул духом. Мало того, они оба были убеждены, что, когда пройдет первый шок, она захочет остаться со мной. Но я знал, что это не так: они не знали Герцогиню так же хорошо, как я. Раз она решила, что уйдет, то не о чем было больше говорить.

К тому моменту, когда мы подъехали к Бруклинскому мосту, я совсем приуныл. Приближался тот момент, когда отступать уже будет поздно. До здания ФБР оставалось ехать минут пять.

«Да, – подумал я, – наступают мрачные времена, можно не сомневаться». Хотелось бы только понять, насколько густым будет мрак. Я сделал глубокий вздох и постарался успокоиться, но не вышло.

Скоро я буду петь на Корт-стрит.

Нью-йоркское региональное отделение ФБР занимало двадцатый, двадцать первый и двадцать второй этажи 42-этажной башни из стекла и бетона, возносившейся над районом Трайбека – частью Нижнего Манхэттена. Неподалеку пролегала Уолл-стрит, стояли здания федеральных судов, Центр международной торговли и наименее почитаемое из всех правительственных ведомств: Управление по вопросам иммиграции и натурализации.

Меня провели по длинному узкому коридору в подвальное помещение, Коулмэн и Маккроган шагали по обе стороны от меня. Коулмэн рассказывал, что мы находимся в той части здания, которая используется для опроса агентов.

Я покорно кивал и шел дальше, подавляя в себе желание спросить его, считаются ли в ФБР слова опрос и допрос синонимами. В любом случае у меня не было сомнений в том, что здесь происходило много такого, что не полностью совпадало с принципами Билля о правах (ну не знаю, может быть, какие-нибудь легкие пытки, небольшое лишение сна и прочие нарушения прав человека в цивилизованном варианте). Но я решил придержать эти подозрения при себе и просто продолжал кивать и идти с бесстрастным выражением лица, и они привели меня в маленькую комнату для опроса агентов, находившуюся в конце коридора.

В этой комнате вокруг дешевого деревянного стола для совещаний сидели в дешевых черных креслах три человека. В комнате не было окон, и только несколько ламп дневного света озаряли ее синим чахоточным сиянием. Стены, совершенно голые, были выкрашены в унылый больничный белый цвет. С одной стороны стола, широко улыбаясь, сидел мой верный адвокат Грегори Джей О’Коннел, он же Магнум, выглядевший таким же огромным и таким же франтоватым, как и всегда. На нем был серый костюм в мелкую полоску, нарядная белая рубашка и красный полосатый галстук. Он чувствовал себя совершенно в своей тарелке, так как раньше сам был прокурором, и только теперь ему выпало удовольствие не обвинять, а защищать виновного.

Напротив Магнума сидели мужчина и женщина, мужика я уже видел в суде, где он так мило выступил против моего выхода под залог. Его звали Джоэл Коэн, два с лишним года назад он объединил усилия с Психом в борьбе за передачу меня в руки правосудия, и ему удалось сделать то, на чем обломались с полдюжины предыдущих помощников прокурора.

Суть дела заключалась в том, что каким бы проницательным и самоотверженным ни был Псих, он нуждался в таком же проницательном помощнике в прокуратуре, чтобы все было законно. Псих сам по себе мог только вести расследование, а для предъявления обвинения ему нужен был такой ублюдок, как Джоэл Коэн.

В данный конкретный момент Ублюдок сидел в кресле, положив тощие руки на стол. Он, прищурившись, смотрел на меня и, конечно же, в глубине души облизывался. На нем был дешевый серый костюм, дешевая белая рубашка, дешевый красный галстук, и вместе они производили удручающее впечатление. У него также были короткие кудрявые каштановые волосы, высокий лоб, мясистый нос и бледное лицо. При этом Ублюдок выглядел вполне неплохо, просто был каким-то неухоженным, словно только что выскочил из постели и сразу помчался в офис.