офицер, летчик. Капитан. Жил себе, служил в военном городке. И вдруг «проснулся» – в ментальном смысле. Стал проявлять недюжинные экстрасенсорные способности. В казино миллионы выигрывал, бандитов мысленным карате укладывал… Мы его использовали в качестве живца, чтобы подловить одного агента вражеской спецслужбы… В итоге операция удалась…

– Да? А как его звали, того капитана? – невиннейшим голосом спросила Варвара: забрезжила у нее одна догадка.

– Да зачем тебе?

– Помните, как вы меня на службе дразнили? «Мадмуазель Хочу Все Знать». Да, я такая. Вот и сейчас хочу кое-что проверить.

– Полагаешь, этот человек к гибели твоего отца мог быть причастен? Даю тебе сто процентов гарантии: нет. Тот капитан человеком был болезненно честным и порядочным. Его для смерти твоих родителей вряд ли могли использовать, даже втемную. Капитан Кольцов, Иван Кольцов. Да почему звали? Он и сейчас, насколько я знаю, живой и здоровый. Только фамилию ему немного поменяли: с Кольцова – на Жильцова.

– Вот как! А где он нынче обретается?

– Спрятали мы его тогда, в девяносто девятом. От греха. В дальний гарнизон. Точнее, в ЗАТО – закрытое административно-территориальное образование. Называется Озерковск, или по-старому Свердловск-37. Он до сих пор там, как я знаю, проживает, с супругой своей, Еленой Барышевой, то есть теперь Жильцовой.

«Как странно! – подумалось Варе. – Я как раз сегодня впервые нахожу в записках отца фамилию этого человека – чуть не первого и самого сильного советского экстрасенса. Тут же является Петренко и выдает мне, по доброй воле, безо всякого нажима с моей стороны, историю этого самого капитана – и его сегодняшнее местонахождение».

Словно прочитав ее мысли, Петренко воскликнул:

– И все-таки! Я бы тебе сейчас категорически не посоветовал снова ворошить историю о гибели твоего отца.

– А в чем дело? Что вы, товарищ полковник, по этому поводу знаете?

– Ничего я, Варенька, откровенно говоря, не знаю. Но предчувствую – оперативное чутье, или, попросту говоря, чуйку, у меня ведь никто не отнимал, правда? Можешь ты с этим делом нарваться на серьезнейшие неприятности. Слышишь, Варя? Серьезнейшие.

– И вы затем, чтобы это высказать, ко мне приехали? На шоколад с апельсинами потратились?

– Именно, моя дорогая. Занялась бы ты лучше более человечными и менее опасными вещами. Смотри, какие бутузы. – Они как раз проходили мимо детской площадки, где на канатах, шестах и лесенках висло, ползало и передвигалось не менее шести разновозрастных карапузиков обоего пола. – Приятно посмотреть! Всюду жизнь! Почему бы и вам с Алешей, а?

– Спасибо, Сергей Александрович, – с холодной иронией усмехнулась Варя. – Я подумаю над вашим предложением.

– Ладно, ладно, политбеседу можешь считать законченной. А сейчас пошли в ресторан. Здесь рядом китайский есть. Съедим утку по-пекински. Я угощаю.

* * *

Несмотря на глухие предостережения Петренко, Варя не отступилась. Хотя бы не для поиска погубителей отца и матери, а ради их памяти продолжила штудировать папин журнал.

Назавтра (Данилов ушел на работу) она достала из сейфа отцовские записки. Ее внимание привлекла длинная заметка, датированная 1990 годом.

«институту – 30 лет. По такому случаю прислали поздравления министр обороны Д. Ф. Язов, председатель ВПК[6] И. С. Белоусов. От ЦК, что странно, никаких поздравлений не последовало. В.Н.Хв. по сему поводу обронил вскользь, задумчиво: «На 25-летие института Горбунову орден Красной Звезды дали». Он имел в виду, конечно: «А тебе, неудачнику, ничего». Но я по этому поводу не слишком переживаю. Скорее меня волнует, что по случаю идущей полным ходом тотальной разрядки и «мирного сосу» наши исследования могут прикрыть. И без того наблюдаем яростное наступление со стороны МО на всю нашу тематику, урезание едва ли не всех статей финансирования. Пока министр за нас, мы как-то держимся – а если его вдруг не станет? Ходят глухие слухи, что Горбачев Язовым весьма недоволен и готовит к снятию. Кто придет ему на смену? Будет ли сменщик нас поддерживать?

Словом, не время и не место широко отмечать юбилей. Я помнил, конечно, что по поводу 25-летия института банкет закатывали в «Узбекистане», а 20-летие справляли, кажется, в «Праге». Теперь же я принял решение отмечать собственными силами и в своем кругу. Недоброжелателей и без того хватает: дойдет до министерства, что ИППИ в «столь сложное время» гуляет где-нибудь в «Славянском базаре», совсем наши недруги взбесятся. Словом, выдал я из своих «подкожных» девочкам во главе с Огнёвой финансы, велел взять мою машину и поехать на рынок за покупками, средств не жалеть. Отдельная команда во главе с зав. хозчастью Игорем Г. озаботилась приобретением спиртного – во времена, когда водку стали давать по талонам, важнейшая экспедиция. Слава богу, спирту нашему институту выделяют, как прежде, с лихвой. Отдельные умельцы настаивают прекрасную «сосновку» и «клюковку», их таланты мы тоже применим.

Собрались всем институтом в пятницу в моем кабинете, накрыли дубовый стол для совещаний писчей бумагой, расставили салаты и закусон – вышло роскошно! Гуляли далеко за полночь – сотрудников, и нас с Леночкой в том числе, развозили потом на двух институтских «рафиках» и «Скорой помощи» – шоферам я пообещал за трезвый образ жизни в ту ночь по три увольнения вне очереди.

Развлекали себя сами. Пели, плясали, младшие научные сотрудники из лаборатории Хвата изображали танец маленьких лебедей. Я прочитал стихи, написанные по случаю, и снискал большой успех».

Далее в амбарной тетради оказались заботливо наклеены стихи – некогда сложенные в несколько раз, а затем расправленные. Варя помнила, что папа, как человек разносторонний, стишата по случаю пописывал. Мамочке, к примеру, на ее тридцатилетие. Своей собственной мамочке – то есть Вариной бабушке. И даже Варе, на двенадцать, что ли, лет, зачитывал.

Ах, папа-папочка! Сейчас, в двадцать втором, тебе всего семьдесят шесть было бы. Сколько бы ты еще смог увидеть, написать и сделать, скольким вещам порадоваться!

А теперь остается вместо теплого живого общения перелистывать старые страницы, вспоминать былое. Варя любила, когда отец приходил с работы или после мероприятий чуть подшофе – но случалось это нечасто. Или когда родители устраивали посиделки у них дома – отмечали мамин юбилей, к примеру, – но это случалось еще реже. Подвыпивший папа становился добрым, сажал Варю на одно колено и долго и серьезно с ней разговаривал, словно со взрослой. Но тот юбилей она не помнила, хотя ей было десять, сознательный возраст, – видимо, родители вернулись глубокой ночью, когда она уже спала.

институту – 30 лет!

Значит, всем пора в буфет!

институту – юбилей!

Значит, спирту больше лей!

Танец малых лебедей

Исполняем поскорей!

Выплывай давай, ребята,

Из хозяйства Вэ эН Хвата!

Вы удачами богаты, Не случайно: все вы хваты.

Потому что шеф ваш, Хват,

Получает всё подряд:

Дефицитный химикат

И жене своей наряд!

Он умело руководит ребятами

Экстрасенсами, телепатами,

И поэтому он, Хват,

Сам немного телепат!

Тут, по всей видимости, предполагалось то, что в стенограммах обычно обозначается как «Смех, аплодисменты».

Далее то ли пиитический запал у папани иссяк, то ли времени отделать вирши не хватило – он стал гораздо более лапидарен:

Неустанно землю роет

Замначальника Ставроев,

Получая мощный стимул,

Изучая суггестию,

И внушает днем и ночью

Все, что просишь или хочешь!

Убеждает на раз-два!

…С ним и Оля-голова.

И твердит: «Оружье – слово»,

Наша Оленька Огнёва.

«А ведь это едва ли не единственный документ, – подумалось Варе, – где отец называет своих сотрудников по именам-фамилиям, а не инициалами. Вот, к примеру, Петя Акимов – это тот, который значится с инициалами «П.А.»; Ольга Огнёва – это «О.О.», тоже встречается. Валера Хват – это В.Н.Х., и о нем – что в стихах, даже юбилейных, что в дневниковых записях – отец говорит с сарказмом. Папа в своей поэме даже проговаривается о том, чем его сотрудники занимались: «Руководит ребятами экстрасенсами, телепатами», – все понятно, о чем речь. И «Оленька Огнёва – оружие слово» – явно что-то связанное