— Смотри-ка, как он на нас посматривает, а?

— Дуралей, а ведь смазлив! И одет прилично. Ишь, пирожок с кремом, так бы его и съела!

Виктор поприветствовал их, приподняв шляпу; они принялись громко хохотать. Когда же он погрузился в чтение газеты, их внимание привлекли два подвыпивших офицера, которые прохаживались взад-вперед мимо скамейки, бросая на девиц заинтересованные взгляды. Те в конце концов встали и, покачивая бедрами, направились к офицерам. Виктор воспользовался этим, чтобы положить рядом с собой пакет вишен, которые медленно смаковал, выплевывая косточки под нос разочарованным воробьям.

Человек, встретивший смерть вчера ближе к вечеру у Дворца колоний, тоже, вполне возможно, был укушен пчелой. Это американский исследователь-натуралист. Не так давно приехав в Париж, он остановился в «Гранд Отеле». Дело, переданное в соответствующие инстанции, сейчас на стадии расследования. По свидетельствам, которые удалось собрать нашему репортеру, некоторые посетители видели, как жертва поднесла руку к шее и вскоре после этого упала без чувств. Продавщица ананасов с острова Мартиника подтвердила наличие пчел вокруг витрин со сладостями. Понадобится время, чтобы Совет по гигиене и здравоохранению наконец принял энергичные меры по обеспечению безопасности публики. Но каким же образом…

Виктор вдруг остановился, чтобы изловить слепня, вившегося над его головой. Маленький кроткий ослик, ведомый девчушкой со сморщенным личиком, бежал бодрой трусцой, его сопровождало облачко мух. Чуть поодаль работницы, наскоро перекусив, затеяли игру в кошки-мышки, а некоторые прыгали через веревочки, и подолы их юбок так и мелькали перед глазами. Покончив с вишнями, Виктор решил, что дочитает статью в здешнем ресторане, где, как ему помнилось, подавали восхитительный салат с цыплячьим мясом, да и кофе-глясе было очень неплохим. Прежде чем свернуть в трубочку «Пасс-парту», он еще раз взглянул на первую полосу. Забавно: и он, и Таша, оба были возле Инвалидов ровно в то время, когда все это случилось…

Таша сунула «Пасс-парту» в хозяйственную сумку между связкой моркови и репой и прошла в ворота. Едва она ступила в арочный проход, как громкий уличный шум превратился в смутный гул, а потом и вовсе стал едва слышным, и на первый план вышел совсем другой звук: поскрипывание, которое производил велосипед ее квартирной хозяйки. Таша остановилась. Хозяйка в широких коротких штанах и ботинках, открывавших взору рыхловатые икры, лихо крутила педали, наворачивая круги и то и дело останавливаясь, — колеса постоянно застревали между камней, велосипед заклинивало, еще чуть-чуть — и она могла свалиться.

— Здрасте, мадмуазель Херсон! — крикнула женщина с явным облегчением: у нее появился предлог для передышки. Не без усилий она слезла с велосипеда и приставила его к стене. — Вам не кажется, что я делаю успехи?

— Еще какие, мадмуазель Беккер! Если так пойдет, вы скоро сможете ездить в парке Монсо.

— При людях! Да вы что! Наши женоненавистники не готовы принять такое революционное начинание в поведении и манере одеваться! И все-таки, даже при таком сопротивлении — помяните мое слово, — будущее женщин — короткие штаны! Какая свобода движений! Кстати, примите мои поздравления, я читала вашу газету, какие рисунки! Желаю совершенствоваться в вашей прекрасной профессии! Как вас, должно быть, забавляют все эти покойнички!

— Извините, мне надо подняться к себе… Я расплачусь за комнату в срок, завтра утром.

— О, я и не беспокоюсь, знаю, уж вы-то девушка серьезная, не то что некоторые… Да взять хоть серба этого, вот за кем нужен глаз да глаз!

Таша прошла двор, толкнула стеклянную дверь и поднялась на лестнице на шесть этажей до своего жилища, расположенного под самой крышей. В длинном коридоре, освещавшемся жалким слуховым окошком, ее дверь была четвертой по счету. Прислонив хозяйственную сумку к водоразборной колонке, установленной в аккурат перед цыновкой ее двери, она порылась в кармане в поисках ключа. Когда она уже поворачивала дверную ручку, соседняя дверь вдруг распахнулась, и в проеме возник бородатый гигант в рубашке без пиджака, державший в руке кувшин.

— Здрасте, мсье Дукович.

— Мадмуазель Таша! Как же я рад! А видали госпожу Сычиху, как она во дворе педали крутит? Не признает она иного божества, кроме бога по имени Плати-в-Срок, а я совсем на мели.

— Ничего не бойтесь, она скоро выдохнется и пойдет к себе, есть капусту!

— Вот стервь, три месяца одна и та же комедия, я уж не смею выйти и табаку для трубки купить!

— Да вы представьте себя на ее месте, у нее двое жильцов не заплатили и втихомолку смылись, вот она и дежурит!

— Сделайте одолжение, зовите меня Данило. И поймите, я стараюсь как можно меньше представлять себя на чьем-то месте, ведь так я рискую потерять свое!

— Вы все еще подрабатываете статистом в той имитации древнего поселения, что построил у входа на выставку Шарль Гарнье? Забыла только, как оно…

— Вы забыли еще и придти посмотреть на меня, хотя и обещали. Не очень-то любезно с вашей стороны. Слушайте, это легко запомнить: я изображаю доисторического человека в звериной шкуре, ну, из тех, что жили в пещерах и рычали-ворчали, якобы предвосхищая первые опыты человеческого языка. И это я — я, мечтавший петь в опере Модеста Мусоргского!

— Да ладно уж, дерзайте, удивляйте народ — и обрящете успех!

— С дубиной в руке? Помилуйте! Ах, если б они дали мне постоять статистом в средневековом жилище или замке эпохи Возрождения! Там я хотя бы мог как-то демонстрировать мой голос. А в этой пещере у меня даже нет времени почитать роман, что вы мне принесли. Воображаете кроманьонца, погруженного в чтение Толстого? Что за жизнь! Тридцать три несчастья! Уже десять лет я живу в этом городе, а все, чего достиг, — ничтожные подработки, это с моими-то вокальными данными! Тело Голиафа с душой карапуза, вот что я такое.

Он вдруг широко разинул рот, и Таша успела подумать, что сейчас ей будет продемонстрирована вся мощь его неповторимого голоса, но услышала лишь жалкий стон. Сочувственно вздохнув, она ухватилась за свою сумку, но в этот момент он заметил репу.

— Любите репу? — спросил он вдруг, совершенно успокоившись.

— Не очень, зато она дешевая, я делаю пюре, смешиваю с морковью, добавляю соль и сметану.

В глазах Данило Дуковича блеснул огонек вожделения.

— Я принесу вам тарелочку! — быстро пообещала Таша и решительно взялась за ручку двери.

— Спасибо, мадмуазель Таша, вы по-настоящему добры! Ах, до какой нищеты я дошел! — вздохнул он, возвращаясь к себе все с тем же пустым кувшином.

На мансарде Таша были железная кровать, два чемодана, где она хранила одежду, и изразцовая печь, кое-как обогревавшая помещение зимой. Еще там стоял буфет, круглый стол с расшатанной ножкой, под которую был подложен кирпич, пара стульев, из которых вылезала соломенная набивка, половой коврик, затоптанный так, что все нитки наружу. В стене была проделана ниша, где в беспорядке лежали два десятка книг. Обои шоколадного цвета пошли пузырями, но их в основном закрывали холсты, на которых были изображены парижские крыши в любой час дня и ночи. Ибо Таша, стоило ей взгромоздиться на хромой табурет, видела отсюда целое море красных и серых кровель, бодро устремленных вверх, на штурм облаков, а потому решила посвятить себя пока только этой теме.