и проступает тревожными кровавыми надписями на бледно-песочных стенах, синем ковролине, белых стеллажах с «сигналами». Дремучее словечко удивительно прижилось именно у нас, полюбил его стар и млад, хотя вне редакции я практически перестал его слышать. Возможно, потому, что вся издательская экзистенция – ненормированная и полная трагикомедий – и есть сплошной кикоз.

А я просто сортирую Варины имейлы. Странно, что не засел раньше.

Новый уровень сантиментов для нового века – цифрового. Оголтелая бумажность сменилась столь же оголтелой электронностью, а мне все равно есть что сохранить. Не в коробке на антресоли, а в невидимой за пределами компьютера папке, так и названной: «Варя». В груди у меня такая же. Там, кроме слов, еще коньячные пробки, недокуренные сигареты и сухая листва. И к ней нет пароля, иначе я, может, захотел бы его забыть.

Варя, как и я, не любила и особо не умела говорить, лучше излагала мысли письменно. Что бы она ни писала, это принимало художественную форму. Даже письма, где мы обсуждали подготовку очередной книги, напоминали иногда истории. Что-нибудь вроде «Граф Колянчик (наш худред Елистратов) соизволит познакомить меня с госпожой художницей? Прибыть с визитом или просто прислать пару летающих голов на референсы?» Или: «Тем, сколько занимаются сексом мои подростки, я прогневала критика N. Берегитесь, на вас идут с факелами толпы мам и нянек!» Или: «Серая бумага? За что же так со мной; она похожа на ненастную Фудзияму!» Я смеялся, читая это. Даже не знаю, как ей не надоедало и как она не повторялась. У нее и для коллег шуточек хватало.

Часть писем формальные, ни о чем – я удаляю, сентиментальности недостаточно. Если разобраться, мне вообще хватило бы десятка имейлов, но сохраняю больше, они могут понадобиться по «чисто деловым делам». У Вари нет семьи, была только тетя, и та умерла. Варя говорила, что в случае чего за ней даже наследовать некому.

«А давай ты, Паш. Права на романы тебе пригодятся, квартира тоже. Продашь ее – а деньги в бюджет, под проекты. Дашь шанс какому-нибудь очередному молодому автору с улицы. Я же вижу, их у вас стало меньше».

Меньше. Мы стали осторожнее отбирать авторов, это точно. Крепнет печальное ощущение, что чем больше зажигается звезд, тем меньше среди них ярких. Пишут сейчас много и многие, а вот темы и типажи кочуют из истории в историю: этого нервного писателя в кризисе я уже видел, и хорошенькую отличницу, увязшую в любовном треугольнике с двумя хулиганами, тоже, и роман про непростые отношения сыщика-человека и сыщика-робота читал… трижды. Действует удручающий обратный принцип; кто-то ведь верит, что, если пятьсот тысяч мартышек посадить за клавиатуры, рано или поздно одна сотворит шедевр. Что же за эксперимент?.. Ах да. Не эксперимент. Просто вариация на тему так называемой теоремы о бесконечных обезьянах [9]. Которую так нормально и не доказали.

Я удаляю последние имейлы: Варя прислала корявенький синопсис и великолепные отрывки почти дописанной книги, а я предложил ей вариант, куда мы ее поставим. Дальше только мое короткое «Я скоро заеду» и ее анимированный, одобрительно кивающий смайлик. Варь, это забавно. Столько любовных историй кончаются трогательными письмами, как у Куприна в «Гранатовом браслете». А наша вот оборвалась на кивающем смайлике.

– Нет! Прошу прощения, Сабина, я не могу сейчас это обсуждать, вообще неизвестно, что там с серией. Я вам напишу… позже, позже, да, извините, мне пора!

Мимо пробегает Динка – с бешеным таким взглядом. В такт шагам качается на макушке светленький хвостик, летят фонарики рукавов белой блузы. Динка прижимает к уху кислотно-красный смартфон, каблучки – цок-цок. Похожа Динка на маленькую взмыленную лошадку, и бежит лошадка, судя по дрожащей губе, плакать в туалет.

Уже третье наше с Динкой утро начинается одинаково. Мы сталкиваемся на общей кухне. Она, качнув хвостиком, спрашивает: «Чай?», а я киваю. Она щедро кормит зеленый пузатый чайник крымским сбором, который сама же притащила из похода. Пока чай доходит, источая пахучий лавандовый пар, мы сидим за столом друг против друга и держимся за руки, точнее, кончиками пальцев за кончики пальцев. Пару минут – заварка ядреная, ей хватает. Мы пьем чай из одинаково безликих желтых термокружек, потом – еще по стопке валерьянки – и наконец идем работать.

Динка одна из моих Трех Девиц, трех ведущих редакторов художественной литературы. Отвечает в основном за янг-эдалт, но выпускала и Варю, независимо от тематики и жанра. Они хорошо общались; у нее и других авторов-друзей полно, но ей непросто, даже на похороны не смогла пойти. Моя Динка, как и та, книжная, давно попрощалась с детством, а вот плакать не перестала, не стесняется. Может, поэтому в сравнении с двумя железобетонными коллегами в том же звании – одной помладше, второй постарше – она переживает стрессы проще, в плане, без последствий: у Динки, по крайней мере, ни язвы, ни явных ментальных проблем. Она выплакивает весь накапливаемый от гремучей жизни яд, потому и с работы выбегает всегда счастливая, румяная и сияющая. Кроме трех последних дней: тут она пересиживает дольше меня. Что-то лихорадочно доделывает, роется в самотеке, сварливо пинает литредов и художников, подгоняя что-то, что еще даже не загорелось. Но Динке так проще.

– Диныч…

Она не услышала. Убежала. А мне прилетает в почту свеженькое письмо.

Сабина Шведова-Ясминская. Сабрина Кроу. Риночка, как мы ее иногда зовем.

«Здравствуйте, Павел. Простите, что беспокою, но решила прояснить вопрос дополнительно, а то девчонки ваши заняты. Насколько мне известно, место в плане на июнь в серии Lux in tenebris освободилось. Может, поставим мой новый роман? Я присылала его месяц назад. Синопсис…»

Я закрываю письмо. Спасибо, милая, что «место освободилось». Спасибо, что «место освободилось», а не «эта ваша Перова, с которой вы носитесь, наконец-то умерла».

Сабина – ровесница Вари. Сабина, когда мы взяли ее первый триллер, очень хотела псевдоним Кинг, но я не разрешил. Объяснил это тем, что мы, конечно, слегка жульничаем, но выезжать за счет параллелей с западными авторами не собираемся. На самом деле уровень Сабининых текстов был неплохим, но ни Кинг, ни даже его прославленная в соцсетях собака и рядом не валялись. Больше наивных сюжетных тропов, больше максимализма, другая атмосфера, подача, а главное, совершенно другой контингент героев, сплошь Холдены и Венди. Тогда Сабина стала Кроу, а заодно и в имя добавила лишнюю букву, в память о любимом сериале про какую-то ведьму. Ей идет: она готичная брюнетка, а еще немного ворона из басни Крылова – по-детски падка на похвалы. Риночка умеет и любит мечтать. Она из тех, кто честно говорит в интервью: «Я очень хочу стать знаменитой». Чтобы переводы по всему миру,