«Конь заржал тихонечко:

– Ты слезай-ка, Ленечка…»

Вот так отводил душу председатель правительства, когда его отношения с партийным вождем «подкисли».

Косыгин редко вмешивался в идеологическую политику, практически не взаимодействовал с ведомствами Суслова и Андропова. Но когда в 1979 году Косыгин не дал убедить себя в необходимости ввода войск в Афганистан – это стало событием мирового масштаба ореховой комнаты. Не менее веско звучал его голос в декабре 1969 года на заседании Политбюро, когда обсуждался щекотливый вопрос «реабилитации Сталина». Косыгин (и в этом его поддержал Суслов) настоял на публикации уважительной статьи к 90-летию Сталина, вступив в дискуссию с Подгорным, Пельше, Кириленко. Из диссидентских кругов и от «оттепельной» интеллигенции последовали письма протеста, в том числе и на имя Косыгина. Линия на мягкую реабилитацию Сталина, вполне устраивавшая Косыгина, воплотилась и в киноэпопее «Освобождение» (1968—1972). В то же время Косыгин берет под свою защиту поэму «Братская ГЭС» (1965), которую написал, пожалуй, самый популярный и громогласный антисталинист шестидесятых годов – Е.А. Евтушенко. Романтика строительства коммунизма в броской поэтической форме показалась главному инженеру Советского Союза полезной. Закономерно, что Косыгин одобрял драматургию А. Гельмана с его правдолюбами-бригадирами в острых производственных конфликтах. А любовь Косыгина к искусству Людмилы Зыкиной даже порождала экстравагантные для пуританских семидесятых слухи… Молодежи ХХI века непросто понять, что значила для косыгинского поколения народная песня: она пронизывала быт, с детства воспитывала душу.

Простые люди уважали Косыгина за его упрямую верность памяти Сталина. В годы, когда из разоблачений сталинских перекосов бывшие соратники «отца народов» формировали ораторский стиль, Косыгин – и это передавалось из уст в уста – почтительно сохранял обстановку сталинского кабинета, любил ставить в пример бережливое отношение Сталина к неприкосновенным резервным запасам даже в самые трудные годы. Конечно, сейчас такое пристрастие Косыгина кажется несовместимым с его образом «самого интеллигентного» члена брежневского Политбюро (нелюбимый либеральной интеллигенцией Суслов стал после смерти Сталина куда большим антисталинистом), но наш герой просто был верен человеку, у которого, как управленец, многому научился, и не желал предавать того, с кем когда-то, в 1947 году, в Ливадии, преломил хлеб. А к культу личности, к вождизму, Косыгин, конечно, относился отрицательно, сам не терпел возвеличивания руководителей и память о безвинно репрессированных коллегах чтил. Сталин был для Косыгина идеалом управленца, несгибаемого и в кульминационные месяцы войны. Когда Даниил Гранин в беседе с Косыгиным позволил себе легкую иронию по адресу Сталина – Косыгин сорвался, ударил кулаком по столу: «Не вам судить о товарище Сталине!». Интеллигенция постаралась не заметить косыгинского упрямства, а народ оценил ее как принципиальность.

Ценили человеческие качества и знающие «блеск и нищету» своей профессии крупнейшие политики того времени – Шарль Де Голль, В.М. Молотов, Индира Ганди, Линдон Джонсон. Старик Молотов уважительно говорил о Косыгине: «Замечательный человек. Работяга хороший. И вообще организатор оказался хороший». И добавил очень важные слова: «Косыгин – честный человек, глубоко партийный. Лучше других». Косыгин не участвовал в политическом «клубке змей», он работал на совесть, как настоящий герой России, а попав в историю, он перешел в пантеон отцов Отечества.

Алексей Николаевич рано овдовел. В 1967 году немногие самые верные его соратники – среди них Байбаков, Новиков – пришли проститься с Клавдией Андреевной. Оставшись в одиночестве, в своей печали Косыгин обрел философское спокойствие человека, познавшего бренность мира. Он продолжал отдавать все силы и талант обществу, продолжал руководить правительством, но сохранять в себе бойцовские качества не мог. Вечная борьба наскучила Косыгину. Он продолжал проводить отпуска на водах, на Северном Кавказе, занимая в доме отдыха общедоступные люксовские номера, а не отдельные охраняемые коттеджи. Продолжал рыбачить, охотиться и старался не чувствовать себя стариком. И страшная болезнь пришла к Алексею Николаевичу, как приходит она к молодым, крепким людям: в перевернувшейся байдарке. Это случилось летом 1976 года, на Москве-реке, в Архангельском. Несколько месяцев Алексей Николаевич болел, но после снова включился в работу.

Однажды он спросил Байбакова: «Скажи, а ты был на том свете?». Председателю Госплана стало жутковато: «Нет, не был». «А я был, – сказал Косыгин и добавил: – Там очень неуютно».

На излете семидесятых, за короткий срок Алексей Николаевич перенес два инфаркта. Осенью восьмидесятого года случился второй. Пошатнувшееся здоровье не было секретом для коллег, в октябре Косыгину предложили подать в отставку. Председателем Совмина был назначен Н.А. Тихонов. А 18 декабря Алексея Николаевича не стало. Косыгин ненадолго пережил свое правительство. В последние часы он весь был в работе. В бреду повторял слово «пятилетка», говорил о необходимости выполнять план. Жаловался на отсутствие преемников.

О смерти Алексея Николаевича объявили не сразу: службисты не хотели портить праздник – день рождения Брежнева…

Проститься с Алексеем Николаевичем в Центральный Дом Советской Армии пришли сотни тысяч советских людей – москвичей, приезжих из России, с Украины, с Кавказа и из Средней Азии… Пришли, конечно, и Брежнев с Тихоновым и «другие официальные лица». Траурную церемонию пришлось продлить на несколько часов: поток желающих проститься не редел. И утром, перед похоронами, тысячи людей пришли поклониться Косыгину. Уже тогда многие понимали: этот герой олицетворял здравый смысл России, как Г.К. Жуков в ХХ веке символизировал нашу военную доблесть…

Ходили слухи, что Косыгин – сын императора Николая II, спасшийся цесаревич Алексей Николаевич. Ведь цесаревич, полный тезка Косыгина, и родился почти одновременно с советским премьером – в августе 1904-го… Ну, это из мира сказок. В обществе о Косыгине не говорили дурного: героя уважали и любили. Косыгин с подчеркнутым уважением относился к интеллигенции, к науке – и капризная русская интеллигенция отвечала ему взаимностью. Оставили свой след в нашей науке и близкие Косыгина: дочь Людмила Алексеевна, много лет возглавлявшая Библиотеку иностранной литературы, зять Джермен Михайлович Гвишиани, академик и основатель Института системного анализа АН СССР. Вокруг Алексея Николаевича формировался климат продуктивной научной работы. Александр Шелепин, не скрывавший обиды на Брежнева, в своих воспоминаниях не без злорадства заметил, что «массы» всегда приветствовали Косыгина куда искреннее и веселее, чем партийного вождя. А мы не забудем, как незнакомые, простые люди, встречая главу правительства на кисловодских тропах, приветливо обращались к нему: «Здравствуйте, Алексей Николаевич!». А эхо негромкого голоса, доверительно рассказывающего нам с трибуны об экономических перспективах, еще живет в народном сознании. Мы навсегда запомнили строгий взгляд синих глаз и теплую улыбку главного инженера Советского Союза.

Так и хочется на новый лад переделать Маяковского: «Юноше, обдумывающему житье, решающему – сделать бы жизнь с кого, скажу не задумываясь: делай ее с Леонида Днепродзержинского!»… Ему многое удавалось – комиссару-эпикурейцу, который, к ужасу элегантного Громыко, под старость лет пристрастился к дешевым галстукам на резинке.