— Вы… Я не… За что?!

— Верховная Инквизиция приносит вам свои глубочайшие извинения, — сказал он официальным бесцветным голосом. — Виновные в трагической ошибке будут строго наказаны.

Она всхлипнула:

— Меня… как… вместе с… ними… как же мне теперь… жить… что я скажу…

Стражники, изрядно удивленные, уже провожали ее в коридор; Клавдий не выдержал и потупился, пряча глаза.

Скрипучая дверь закрылась; Великий Инквизитор в раздражении откинул капюшон, стянул с плеч шелковый плащ и нащупал в нагрудном кармане вожделенную пачку сигарет.

* * *

На куратора округа Рянка он не стал тратить времени. Вообще; подписал приказ о смещении и велел Глюру довести до ведома.

Полтора часа были съедены сводками и донесениями; эпидемию в Рянке удалось приостановить, зато в Бернсте, на другом конце страны, начался массовый падеж скота. Перед дворцом Инквизиции мок под дождем озлевший пикет. Клавдий мимоходом взял в руки еще теплую фотографию, с которой глядели хмурые лица и достаточно оскорбительные плакаты; он почему-то был уверен, что в эту же самую минуту точно такая же фотография ложится на стол к герцогу.

Будто отвечая на его мысли, замигал красный огонек на панели правительственного телефона.

— А до вас нелегко дозвониться, господин Великий Инквизитор.

— Работа во имя безопасности государства требует некоторой подвижности, ваше сиятельство, — отозвался Клавдий сухо.

Герцог хмыкнул:

— Тогда остается надеяться, что в ближайшие часы вы будете куда подвижнее, нежели последние полгода… Если, конечно, здесь есть какая-то зависимость. Между вашей подвижностью и числом погибших в Рянке. Между вашей подвижностью и уроном, нанесенным хозяйству Бернста; вы слышали, там отчего-то дохнут коровы? Отчего бы это, вы не знаете?

— Для чистоты эксперимента, — медленно проговорил Клавдий, — для чистоты эксперимента следовало бы отправить меня отдых… на курорт в Одницу, к примеру. И поглядеть — может быть, так будет лучше? Может быть, коровы оживут?..

— Самое время слегка пошутить, — голос герцога из холодно-насмешливого сделался просто холодным.

— Самое время меня вздрючить, — отозвался Клавдий в тон. — В одном анекдоте ушлый пастушок лупил быка-производителя прямо во время, так сказать, процесса… Чтобы улучшить качество потомства. Да?

Герцог сделал паузу. Любой чиновник за это время трижды успел бы наложить в штаны. Значительная пауза, красивая.

— Без обид, Клав, — сказал герцог тоном ниже. — Но мне неприятно то, что происходит.

— Мы сделаем все, чтобы оно происходило как можно меньше, — сообщил Старж примирительно.

На том и порешили.

Несколько минут Клавдий осторожно держал в руках опустевшую трубку; потом щелкнул по рычагу и вызвал номер заместителя:

— Завтра утром, Глюр, я намерен оказаться в Однице.

* * *

Он заехал домой на полчаса. Снова изучил содержимое холодильника, пополненного вездесущей домработницей; выпил холодной воды, поменял рубашку, с отвращением покосился на вонючую пепельницу и повалился на диван — пятнадцать минут ни-о-чем-не-думания. Это святое.

Из расслабленного полусна его вывел телефонный звонок; рука сама, на ощупь поймала трубку:

— Я слушаю.

Тихонько потрескивал незримый коридор, возникший между ним и кем-то, молчащим на том конце провода.

— Я слушаю, да… — повторил он механически.

В трубке дышали. Тихо и сбивчиво; еще не успев ни о чем подумать, Клавдий сел на диване:

— Кто говорит?

Никто не говорит. Тишина; не ошибка неверных проводов — просто молчание. Трубка, намертво затиснутая в чьей-то руке. Отдаленный шум города, пробивающийся сквозь стенки телефонной будки. Сдерживаемое дыхание, причем тот, кто дышит, не особенно велик. Маленький объем грудной клетки…

— Ивга, это ты?..

Испуганно завопили короткие гудки.

Клавдий взглянул на часы. Под окнами его уже ждет машина.

Зар-раза…

Он пощелкал по кнопкам, набирая номер; трубку, по счастью, взял младший Митец. Хрипловатый и, кажется, сонный.

— Назар? — Клавдий постарался, чтобы голос его прозвучал как можно естественнее и беспечнее. — Это Клав говорит. Как дела?

— Спасибо, — выдавил парень через силу. — Хорошо… Я… позову папу?

Клавдий замялся:

— Назарушка, я ведь уезжаю сию секунду… Просто хотел спросить, все ли… А Ивга не появилась?

Пауза. Да, герцогу есть еще куда расти. И у кого учиться. У Назара Митеца, двадцати с половиной лет.

— Нет, — произнес Назар наконец. — Так папу не звать?

— Привет передавай, — сказал Клавдий поспешно. — Ну, пока?

— Пока…

Снова многозначительные короткие гудки. Что за день сегодня, подумал Клавдий устало. Праздник телефонного пунктира…

Он набрал другой номер. Дежурный по тюремному блоку ответил сразу же.

— Добрый вечер, Куль, это Старж говорит… Магда Ревер, щит-ведьма, номер семьсот двенадцатый, ничего не хочет мне сказать?

Молчание. Ну что за поразительный день, подумал Клавдий.

— Куль, я не умею читать мысли, если они не облечены в слова.

— Господин Великий Инквизитор… Я десять минут назад доложил господину Глюру, что…

— Что?!

— Магда Ревер, номер семьсот двенадцатый, покончила с собой. Через знак зеркала… Господин Великий Инквизитор, я готов понести кару, но…

— Понятно. Продолжайте нести службу, Куль. Все, что я хочу по этому поводу сказать, я скажу вам при встрече.

На этот раз гудков не было — дежурный Куль преданно ждал, чтобы Клавдий положил трубку первым. Ну надо же, какие церемонии…

Магда Ревер все равно была обречена. Другое дело, что убивать себя через знак зеркала мучительно и противно — все равно, что топиться в собственном дерьме. Она сидела в колодках, в крохотной квадратной камере, и вызывала к жизни всю свою ненависть и желчь; отражаясь от стенок со знаком «зеркала», ее собственные нечистоты медленно ее убивали.

А может быть, быстро. Она ведь была сильной и злой, эта Магда Ревер. Может быть, и смерть ее была легка…

В дверь почтительно звякнули. Клавдий прошел в переднюю как был, полуодетый, и тем сильно смутил возникшего на пороге телохранителя:

— Господин Старж, из аэропорта звонили, ждать нас или нет…

— Заждались, — бросил Клавдий равнодушно. — Можно, я штаны надену? Нет?

Телохранитель вежливо промолчал.

(Дюнка. Декабрь-январь)