В Липецке у меня уже почти совсем не было голоса. Но спектакль прошёл прекрасно, хоть в зале было очень душно. Однако никто за время спектакля зал не покинул, и на телефонные звонки также пожаловаться не могу.

Воронеж меня в этот раз просто поразил. Город весь гулял. Я увидел его красоту и разнообразие, мне удалось походить по нему пешком, наблюдать несколько прекрасных вечерних видов. Я чувствовал себя в безопасности и радости. Отчего-то встречались весь вечер только симпатичные лица. И хоть я прекрасно понимаю, что в какой-то другой день, в какой-то другой вечер в любом городе можно встретить совсем иные физиономии, в тот вечер было хорошо.

В Воронеже я не был со спектаклями больше четырёх лет. Завершение гастрольного тура было мощным и даже переросло в овацию. Я был счастлив в этой поездке. Прекрасна эта земля! Не случайно такие удивительные писатели так много времени, души и самых точных слов потратили на эти края. Я проехал много-много километров между упомянутыми городами, видел мощные леса, прекрасные поля, брошенные и спившиеся некогда живописные деревни, массу красивейших церквей, и вдоль дороги всё цветущие люпины, нереально сочного сине-сиреневого цвета. Местами пейзаж был такой, что я просил остановить машину, выходил из неё, желая вдохнуть запахи разнотравья и свежей листвы. Но как ошпаренный возвращался, моментально укушенный минимум десятком комаров. В пути я видел сумасшедшие закаты, отражающиеся в медленных, совсем не широких речках. Я встретил несколько удивительных туманных рассветов. Я видел в этой поездке много красоты. Жаль, по большей части из-за стекла, так как комаров было чересчур…

12 июня, по дороге из Рязани в Воронеж, заехал в Путятинский район Рязанской губернии, в деревню Мясное, где в самом начале 1970-х купил себе дом, многие годы его перестраивал и какое-то время, по собственным словам, был счастлив Андрей Тарковский. Эта деревня и этот дом подробно описаны и даже зарисованы им самим в дневниках. Без сомнения, это единственная точка на Земле и единственное жильё, которое сделано было как он умел и хотел, и где ему удалось хоть какое-то время жить так, как он хотел и умел.

Его родной дом и дом его детства утрачены и не несут на себе признаков его присутствия. Московские квартиры также мало что могут сообщить. Но дом в Мясном, который он сам неожиданно нашёл и выбрал для себя, его устройство и убранство, многое могут открыть и рассказать о таинственном и непостижимом мастере и художнике, коим являлся Андрей Тарковский.

Я ехал в Мясное с большим волнением и даже трепетом. Ехал я туда не случайно и не наобум. Меня пригласили те, кто многие годы хранит и печётся как может о доме и его содержимом. Ехали мы по нормальной асфальтовой дороге почти через весь Путятинский район. Проехали массу деревень и деревушек, с уже обветшавшими некогда могучими деревянными домами с резными наличниками и прочими деревянными кружевами. Новых строений в прежней традиции не видели ни одного. Видимо, нет в деревнях теперь таких мастеров и никому не нужны подобные сложные подробности вокруг окон и вдоль крыш. Встречались довольно ухоженные старые дома, где резьба аккуратно покрашена свежей краской, в окна вставлены новые стеклопакеты и пластмассовые белые рамы. Сочетание печальное… Я ехал и боялся увидеть жалкую руину вместо некогда любимого Тарковским дома. Ещё больше боялся я увидеть что-то до безобразия перестроенное, изуродованное, погубленное чужими руками и сознанием.

На условленном повороте нас ждала машина. Как нам объяснили по телефону, сами мы ни Мясное, ни тем более дом не отыщем. Мы свернули и поехали по грунтовой дороге в поле. А потом и с грунтовой дороги свернули. Этот путь хранил следы серьёзной распутицы и ясно указывал на то, что здесь ездят редко, а в дожди требуется серьёзная внедорожная техника.

Я всматривался в пейзаж и пытался представить его себе сорок лет назад. Всё время думал: этой ли дорогой ходил Андрей Арсеньевич к своему дому, видел ли он этот пейзаж и какими были тогда эти деревья? А главное – я силился увидеть и услышать то, что ему когда-то полюбилось именно здесь, не в самом близком к Москве и далеко не самом легкодоступном месте. Месте, где нет поблизости знаменитых, древних и столь любимых им церквей и монастырей, нет большой реки, нет тихого большого озера, нет ничего очевидно и кричаще красивого и признанного красивым…

Я ожидал, что мы въедем в деревню, где будет хотя бы одна улица, типичные деревенские заборы, недалеко стоящие друг от друга дома. Однако увидел я совсем другое. Мы приехали к широкому полю, в котором стояла маленькая недостроенная часовенка красного кирпича, а поле уходило в лесок. Дорога, по которой мы ехали, как раз и шла вдоль этого поля, которое оставалось справа. А слева земля уходила плавно, полого вниз, где медленный склон упирался в заросшую по берегам речку. На этом склоне я увидел две большие усадьбы с очевидно современными и безобразными большими домами, а на их больших участках было наверчено чёрт-те что: сараи, гаражи, цистерны и прочее дачно-садово-огородное. С подворий доносились резкие звуки – это визжали газонокосилки и что-то вроде электрорубанка или электропилы по металлу. Чуть поодаль виднелся ещё один безобразный теремок, построенный в стиле «дёшево, но сердито». Я пробежался по пейзажу обескураженным взглядом и не увидел ничего, что ожидал увидеть. Прежде всего я не увидел руины. Но также я не увидел ничего того, что могло бы мне напомнить о восхитительных полароидных снимках, которые когда-то Тарковский сам сделал в Мясном. Я с ужасом подумал, что какой-то из этих домов поглотил тот небольшой кирпичный дом. Поглотил и похоронил в своей безобразной утробе.

Благо я ошибся. Благо я просто не заметил потемневшее, невысокое, с наглухо закрытыми жестяными листами окнами и под жестяной же крышей строение, которое по самую крышу утопало в дико разросшемся кустарнике.

Встречали меня две дамы. Не буду без разрешения их описывать и называть. Они многие годы знали Андрея Тарковского, работали, дружили многие годы, жили с ним под одной крышей, прекрасно знали его жену и сейчас сотрудничают с его сыном Андреем Андреевичем. Меня они пригласили посетить Мясное, потому что, к моей великой радости, прочли и приняли мою книгу «Письма к Андрею», а также узнали, что я буду в Рязани с гастролями.

На сегодняшний день они – единственные, кто как может следит за домом, бережёт его и тратит на него много сил, времени и собственных средств. Дом принадлежит семье Тарковского, точнее сыну, и государство вовсе ничего не делает для сбережения того, что осталось в России от гениального её сына. Государство с невероятной стабильностью выражает своё пренебрежение, невнимание и глупость, не желая сохранять то, что формально ему не принадлежит. А если бы принадлежало, давно было бы уже погублено, расхищено, изгажено и уничтожено…

Волнение, которое я испытывал при подъезде к Мясному, усилилось многократно и превратилось в невероятно интенсивное и при этом безмолвное впитывание всех звуков, запахов и тех слов, которые звучали из уст некогда знавших Андрея Арсеньевича. Я впервые готовился прикоснуться к тому, чего касался человек, который тридцать с лишним лет назад, в мои тринадцать лет, стал тем, кто очень многое определил в моей жизни и мощнейшим образом повлиял на все представления об искусстве и о месте художника в этом мире. Я готовился войти в жизненное пространство, созданное человеком, чьё присутствие всегда ощущал с момента знакомства с его кино.