Желая уберечь остатки стада, многие фермеры решали пожертвовать слабыми коровами, которых все равно было нечем кормить, и получить за них хоть какие-то деньги. Они понимали, что средства, выделенные правительством на то, чтобы поддержать скотоводов, рано или поздно закончатся и на всех их не хватит. О жалости никто уже и не думал, ибо перед людьми стоял выбор: потерять стадо или лишиться вообще всего.

Город был полон слухов. Одни восхищались смелостью Джорджа Притчета, который сначала не побоялся выступить против головорезов Эллиса, а теперь открыто осуждал шерифа Андерсона за бездействие. Эти люди с презрением отзывались о Конраде и его дружках, наживавшихся на беде других. Им и засуха была на пользу! Впрочем, оказались и такие, кто считал, что местных бедняков надо было проучить покрепче.

Молва распространялась со скоростью ветра. Сопровождались разговоры, как это часто бывает, зловещими предсказаниями, что добром все это не кончится. Напряжение ощущалось даже в воздухе… Скрытая угроза была столь же ощутимой, как невыносимая жара, которая всех измучила. Люди ждали, что вот-вот что-то произойдет.

Как-то вечером, глядя на шахматную доску, мистер Хастингс воскликнул:

— И когда только эта засуха закончится!

Рейнуотер пожал плечами и сделал ход.

Элла в этот день пекла хлеб, поэтому на кухне было ужасно душно. На улице не ощущалось ни малейшего дуновения ветра, хотя все окна в доме раскрыли настежь — в надежде, что хоть вечером воздух станет посвежее. Элла спросила, не будут шахматисты возражать, если она с Солли тоже посидит в гостиной — как-никак, там работал маленький вентилятор, слегка разгонявший духоту.

— Ну что вы, миссис Баррон! Конечно, нет, — ответил Хастингс, а Дэвид тут же кивнул.

Элла устроилась на диване и принялась за шитье. Солли сидел на полу у ее ног и играл катушками.

Честер Хастингс сделал глоток холодного чая и высказал общую надежду:

— Такая духота бывает перед грозой. Неужели наконец-то пойдет дождь?

Рейнуотер оторвал взгляд от доски.

— Если бы я не сомневался в обратном, — улыбнулся он, — то непременно решил бы, что вы специально отвлекаете меня от игры.

— Прошу прощения, но вы не совсем не правы! — расхохотался коммивояжер. — Я пытаюсь сохранить за собой титул чемпиона. Увы, должен признать, что вы с каждым днем играете все лучше и лучше.

— Однако я по-прежнему вам проигрываю.

— Боюсь, это будет продолжаться недолго.

Но Рейнуотер даже не смотрел на доску. Элла вдруг поняла, что в последние полчаса он то и дело посматривал на Солли. Мальчик совсем не шумел, но молодая женщина все равно подумала, что ее сын может быть помехой. Может быть, он отвлекает ее постояльцев от игры, в которой, она слышала, нужно быть очень сосредоточенными?

Элла быстро обрезала нитку, которой зашивала рубашку Солли, и собрала в корзинку для рукоделия всю свою работу.

— Вы уже закончили? — удивился Рейнуотер.

— Да, на сегодня достаточно.

— Покидаете нас, миссис Баррон? — оторвался от шахматной доски и Хастингс. — Жаль. Нам было так приятно провести вечер в вашем обществе.

Элла улыбнулась:

— Солли пора ложиться спать.

Она наклонилась, чтобы забрать у сына катушки с нитками. Мальчик запротестовал.

— Пора в постель, Солли, — мягко сказала Элла.

Она всем сердцем надеялась, что ей удастся увести сына спокойно. Увы, увы!

Солли начал хныкать. Это свидетельствовало о том, что мальчик недоволен. Он стал хлопать себя по щекам, а хныканье перерастало в крик — с каждой минутой все более пронзительный.

Быстро поставив корзинку на пол, Элла схватила сына и прижала к себе.

— Прошу прощения, джентльмены, что мы отвлекли вас от игры. Спокойной ночи.

Мягко подталкивая Солли вперед, Элла, как могла, быстро вышла из гостиной. Когда они проходили мимо лестницы, на верхней ступеньке появилась одна из сестер Данн в легком халате и ночном чепце.

— Все в порядке, миссис Баррон?

— Да-да, все хорошо. Спокойной ночи, мисс Перл.

Войдя с сыном в его комнату, Элла плотно закрыла за собой дверь. Она надеялась, что тяжелый дуб заглушит ужасные крики, которые издавал Солли. Еще крепче прижав к себе мальчика, она стала тихонько напевать песенку, которая могла его успокоить. Бесполезно. Солли боролся с кошмарами, против которых Элла была бессильна. Ей и всем остальным эти припадки казались чем-то вроде нервных срывов, но для Солли они были мучением, всю глубину которого не могла себе представить даже мать. Элла не в силах была защитить мальчика от его собственного разума, не могла уберечь от незримого врага и сама ужасно страдала из-за этого.

Еще больше пугала Эллу мысль о том, что Солли могут у нее забрать, увезти в лечебницу. Что, если мистер Рейнуотер расскажет о произошедшем доктору Кинкэйду? Что, если тот решит, что тут требуется его вмешательство, и посчитает поведение мальчика опасным для окружающих?

Кроме того, если припадки у Солли будут повторяться, это наверняка повредит ее пансиону — можно будет потерять жильцов, а в такие тяжелые времена, как сейчас, каждая монета на счету. Для Эллы было очень важно, чтобы остались постоянные жильцы — сестры Данн и мистер Хастингс, ведь Дэвид Рейнуотер таким не станет…

Размышляя обо всем этом, она подвела Солли к постели. Окна в спальне были закрыты, и духота казалась нестерпимой. Нужно было немного проветрить, но сначала Элла хотела успокоить сына.

Между тем Солли продолжал колотить себя обеими руками. Его пронзительный крик не утихал ни на минуту. Элле пришлось оставить его одного — она бросилась назад, в гостиную. Не обращая внимания на встревоженные взгляды мужчин, молодая женщина схватила свою корзинку для рукоделия и тут же побежала наверх. В комнате Солли она перевернула корзинку и высыпала ее содержимое на постель сыну.

Мальчик тут же замолчал. Он поднял две катушки и аккуратно поставил их на пол у кровати — почти вплотную. Затем Солли убрал в корзинку рассыпавшиеся принадлежности для шитья, одну за другой. Закончив с этим, он забрался на кровать, улегся поудобнее и закрыл глаза. Не прошло и минуты, как мальчик уже спал.

Элла в изнеможении рухнула на стул около постели сына. Платье на ней было мокрым от пота.

Наклонив голову, молодая женщина вытащила из прически все шпильки, и волосы волной упали ей на плечи. Она почувствовала облегчение от того, что Солли наконец замолчал, и одновременно стыдилась этого чувства. Элла смотрела на спящего сына, и ее сердце сжималось от жалости и любви к нему. Она часто задумывалась о том, не был ли сон тем единственным состоянием, в котором мальчик обретал покой.

Элла встала около кровати — осторожно, так, чтобы не задеть две катушки, пять минут назад поставленные ее сыном. Какое-то время она просто смотрела на Солли все с теми же привычными чувствами — любовью и жалостью. Затем, протянув руку, легонько тронула его ладонь, лежавшую на одеяле. Самыми кончиками пальцев она провела по голубымвенам, просвечивающим из-под белой кожи. Еле дыша, Элла губами коснулась ресниц сына, потом нежно погладила краешек его уха.