После победы он мог остаться, должен был остаться и воспользоваться плодами своей победы. Все зрители, которые за время фильма успевали его полюбить, всячески желали ему этого. А как иначе?! Он же сражался и восстанавливал справедливость, он проливал кровь, не только чужую, но и свою. Он уничтожал зло, убивал бандитов, низвергал негодяев, узурпировавших власть. Наш герой наводил порядок.

Он помогал хорошим людям, и все, кому он помогал, были бы рады, если бы он остался. Он часто встречал любовь на своём пути. И всё было за то, что ему нужно разделить, принять эту любовь и зажить оседло вместе с возлюбленной им и влюблённой в него женщиной. А эти американские женщины были такими, что всякий зритель готов был бы остаться с ними любой ценой. Но американский герой надевал шляпу, поправлял седло, садился в него и уезжал от заслуженной спокойной жизни и прекрасной женщины в сторону заката. Уезжал, не торопясь, как и приехал – один.

Он не мог остаться! В противном случае ему пришлось бы спрятать подальше свои красивые револьверы, открыть какую-нибудь скобяную лавку, или начать разводить скот, или пахать выжженную солнцем землю, а с прекрасной женщиной жить повседневной, бесконечно долгой жизнью, с буднями и выходными днями.

Конечно, он уезжал! Зачем? А вот непонятно! Но в этой непонятности содержалось ещё больше простора, чем у золотоискателей с их простыми и ясными задачами. В этой непонятности была свобода! Свобода, которая дороже золота и комфортной оседлой жизни с горячей водой, тёплым хлебом, чистым бельём и прекрасной женщиной.

Эта свобода в тех первых увиденных мною вестернах была показана так просто, прямолинейно и ясно, что даже я её почувствовал и захотел. Даже я, ещё совсем мальчишка, переживающий в конце фильма из-за того, что герой не остался с такой красивой женщиной, каких я в жизни и на улицах моего города никогда не видел. Даже я, который готов был отдать что угодно за то, чтобы чуть-чуть больше расстегнуть рубашку у неё на груди или самую малость увеличить и без того изрядный вырез её платья, даже я, глядя на то, как наш герой уже на финальных титрах фильма и под финальную музыку медленно уезжает к багровеющему горизонту, понимал, что так лучше, чем остаться. Что простор дороже! Что этот бесцельный, лишённый практического смысла и причины путь интереснее и важнее. Простор и возможность ехать куда угодно – это самое главное.

Вот, что я увидел и навсегда оценил в тех американских фильмах, а стало быть, и в самой Америке, в которой я, правда, никогда не был.

Как я после вестернов мог полюбить тех романтических героев, которых предлагало наше кино? А наше кино демонстрировало смелых и сильных людей. После того как нашим кинематографом был освоен образ несчастных поселенцев и каторжников, появились иные герои. Это были люди жизнерадостные и целеустремлённые. Вот только их цели были далёкими от тех, которые я мог понять как близкие мне. В этих целях не было простора.

Герои этих фильмов тоже осваивали новые территории, шли-шли, но останавливались, как только достигали своей цели. Вся их романтика была заключена в желании отыскать нефть среди северных болот, пробурить скважину и умыться нефтью из этой скважины. Эти романтики демонстрировали невероятное счастье, когда находили где-нибудь в горах, лесах или на берегу мощной реки какой-нибудь невзрачный камень или какую-то глину, содержащую алюминий, бокситы или какие-нибудь другие очень полезные, а главное – нужные стране элементы Таблицы Менделеева. Их находки и открытия приводили к тому, что на месте этой находки возникали заводы, фабрики и города, очень похожие на город моего детства.

В тех фильмах утверждалось, что заводы и фабрики прекрасны, что они олицетворяют собой развитие, прогресс и движение к счастливой жизни. А в новых городах как раз эта счастливая жизнь нарождалась и проистекала.

Но я-то, к тому времени как смог посмотреть такое кино, уже успел родиться именно в таком городе и пожить среди заводов и фабрик. В них для меня ничего прекрасного не было. Они были страшными, эти заводы, состоящие из нагромождений мрачных конструкций, закопчённых зданий и труб. Эти заводы окружены были грязными запылёнными пространствами, высокими серыми стенами и колючей проволокой. Заводы издавали гнетущий шум, пускали в небо пар и дым, а ночью подсвечивали небо каким-то адским красноватым светом. К тому же я хорошо знал жизнь, проистекающую в городах, которые были построены благодаря тому, что те самые смелые целеустремлённые люди нашли уголь, руду или глину. Эта жизнь никак не оправдывала радости их находок.

То есть человек в каске и забрызганном нефтью комбинезоне, водитель огромного грязного грузовика, запылённый и закопчённый белозубый тракторист, пашущий целину, весёлый парень, который сидит у костра с гитарой, после того как целый день прокладывал сквозь тайгу новую железнодорожную магистраль, строитель большой плотины через дикую бурную реку… Все они не могли потягаться с медленно уезжающим в сторону заката одиноким усталым всадником в шляпе.

У всех этих строителей, геологов и нефтяников было много друзей, они трудились в сплочённых коллективах, в которых, конечно же, возникали трудности, да и наши герои не раз совершали ошибки, но в конце концов чувство долга, дружба и справедливость побеждали. Этих героев любили добрые, милые, румяные девушки с сильной жизненной позицией. Но я не любил этих героев. Почему? А видимо, потому, что довольно рано понял, что живу среди результатов их труда.

А человек на лошади и в шляпе, одинокий, по сути бездельник, не имеющий никакой созидательной цели, был интереснее и притягательнее. В нём был простор, а не изуродованные тяжёлым и самоотверженным трудом земля и жизнь.

Я знаю так много американских названий и сугубо американских слов! Я знаю много американских имён. И имён не только тех людей, которых дала Америка мировому искусству, культуре и мировой истории. И это не только имена последних нескольких президентов Соединённых Штатов, а также президентов, портреты которых мы привыкли видеть на долларовых купюрах. Я ещё откуда-то знаю имена каких-то американских министров обороны разных лет, сенаторов от каких-то штатов, каких-то крупных бизнесменов, губернаторов, я помню имена известных американских преступников и гангстеров. Я не специально их запоминал. Я просто много раз их слышал или читал, и они запомнились сами собой.

Как так получилось? Да очень просто! Америка же присутствует в моей жизни каждый день и давно. Проезжая по улицам и даже не вглядываясь в рекламные плакаты, витрины магазинов, не рассматривая афиши кинотеатров, а так, скользя по ним взглядом, я постоянно вижу Америку. Включая телевизор, радио или открывая газету, я обязательно вижу или слышу Америку. Каждый день! Где бы я ни находился! Америка всегда и везде.

Наверняка часто я даже не знаю, что то, что я держу в руках, ношу в качестве одежды или ем, – это Америка. Возможно, это совершенно привычные мне вещь, слово или даже жест. К чему-то я с рождения привык. Я привык считать что-то исконно нашим, а на самом деле это американское слово, жест, вещь, еда.

Сколько знает мой соотечественник, который ни разу не был ни в Москве, ни в Нью-Йорке, нью-йоркских и московских названий? Какие московские названия он сможет вспомнить? Ну например: Кремль, Красная площадь, площадь Пушкина, Садовое кольцо, Москва-река, Цветной бульвар (и то только потому, что на нём находится знаменитый на всю страну цирк), улица Петровка (потому что на ней в доме 38 находится Московский уголовный розыск, известный по многим кинофильмам), гостиница «Москва» (потому что это здание изображено на этикетке знаменитой водки «Столичная»), Останкино (потому что там находится главное телевидение страны). Человек, читающий литературу, вспомнит названия нескольких прудов и бульваров. Те, у кого есть в Москве родственники, могут припомнить их адрес, если отправляли или передавали что-нибудь по этому адресу. Кто-то знает названия московских аэропортов.