Винтовка Джимми Франклина била сильнее, чем пистолеты; припав на колено, он сажал пулю за пулей в любую появлявшуюся цель. Уже двое громадных эскимосов и один индеец рухнули с пробитыми одной пулей щитами и телами. И пара всадников упала, обливаясь кровью, со своих волков. Наши с Уайти пистолеты достойно поддерживали работу винтовки, но оружия у нас попросту не хватало. Взвились в воздух копья, ринулись вперед воины со сверкающими томагавками…

Меня сбило с ног, уже перекатываясь, я услышал, как вскрикнула Трейси, и поспешно вскочил. Уайти корчился на земле, пытаясь вырвать копье, пригвоздившее к снегу его пробитое бедро. Еще один индеец схватил огромной ручищей мою сестру и совсем было изготовился взвалить ее на широченное плечо, укрытое меховой одеждой. Я всадил пулю точно в сердце краснокожего, видел, как перекосилось его лицо с орлиным носом. Он громко вскрикнул и рухнул. Трейси, рыдая, упала рядом со мною, ее трясло. Уайти, потеряв сознание, растянулся на снегу. Хриплый крик Джимми Франклина заставил меня резко обернуться в поисках новых врагов. Поблизости никого не оказалось, лишь чуть поодаль стоял единственный уцелевший великан-эскимос. Я тщательно прицелился в него и нажал на спуск. Боек щелкнул в пустом патроннике.

Тут я сообразил, что Джимми намеренно прекратил стрельбу, увидев, что отряд волчьих всадников и единственный уцелевший гвардеец подались назад. Лишь жрец-русский продолжал бесноваться, сидя в безопасном отдалении на своих санях. Даже не понимая ни слова того языка, на котором он кричал, я точно знал, что он требовал от воинов, чтобы они продолжили атаку, обзывал их трусами и осыпал всяческими оскорблениями. Но они не желали слушаться его, их что-то внезапно и очень сильно напугало — точно, не мой жалкий отряд и наше чудесное оружие.

Они смотрели на что-то за нами, над нами, смотрели, широко раскрыв глаза и рты, не скрывая страха! Опустив оружие, они продолжали пятиться от нас; одинокий пеший воин прыгнул в седло волка, оставшегося без всадника, и все это время они смотрели в одну точку и определенно к чему-то прислушивались.

В следующую секунду безумные крики русского умолкли, он тоже уставился куда-то позади и над нами; смотрел и слушал. Оба войска замерли среди кровавой битвы; воцарилась полнейшая тишина. Мы — Трейси, Джимми и я — медленно повернули головы и тоже посмотрели в сторону плато.

Глядя в небо над приземистыми зловещими обрывами плато, я думал: одно из двух — или у всех этих людей чрезвычайно острый слух, или они научились слышать нечто такое, чего я попросту не ожидаю услышать.

Но потом услышал и я: завывание поднебесных ветров, грандиозную пертурбацию в небесах Бореи, физический эффект которой пока еще никак не ощущался на равнине, где я стоял. Но постепенно и неуклонно эти звуки превращались в рокот, а потом и грохот, какой могла бы издавать разлившаяся горная река.

Впервые с начала битвы на равнине небеса стали затягиваться облаками. Воздух над плато потемнел, помутнел и пульсировал, как живой, а потом среди этого хаоса образовался круг из бешено вращавшихся черных туч; так мог бы выглядеть ломоть, отрезанный от столба торнадо.

Вдруг этот диск обезумевшего пара наклонился в нашу сторону и, постепенно ускоряясь, совершенно независимо от прочих атмосферных явлений, двинулся по разом снизившимся небесам. И такова была эта независимость, что все прочие тучи, большие и малые, поспешно раздались в стороны, открыв диску широкий путь! Как ни странно, появившаяся небесная дорога смертельно испугала и без того обескураженных волчьих всадников, я же почувствовал лишь благоговение без малейшей примеси страха. Так же отреагировали и люди со снежных кораблей, и моя маленькая команда; впрочем, судя по тому, как ахнули в унисон Джимми и Трейси, они испытывали то же благоговение, что и я.

Запрокинув голову, я провожал взглядом полет диска мятущихся туч по дорожке в небе, пока он не замедлил движение и не остановился почти точно над нами. А затем над впавшим в гипнотическое оцепенение полем кровавого столкновения раздались синхронный полузадушенный не то вздох, не то стон со стороны волчьих воинов, которому почти одновременно ответили экстатически-радостным восклицанием их противники. В следующее мгновение битва возобновилась, будто эти негромкие звуки сняли наложенное заклятие.

Но теперь она определенно складывалась в пользу воинов с кораблей. Волчьи всадники, надо отдать им должное, яростно сражались, но их ряды клонились, словно трава от напора ветра, под ударами разъяренных медведей и их торжествующих всадников, и при этом все до одного, похоже, поглядывали вверх — в небо, туда, где над нашими головами рокотал в бешеном вращении столь страшный для них черный диск.

Тем временем я перезарядил пистолет и, увидев, что битва возобновилась, приготовился продолжать оборону и припал на колено возле Трейси, которая изо всех сил старалась выдернуть из промерзшей земли копье, пригвоздившее ногу Уайти. Падая, Уайти выронил пистолет, и сейчас его нигде не было видно. У Джимми Франклина кончились патроны, и он обеими руками держал винтовку за ствол, готовый использовать ее как дубину. С секунду мы смотрели друг на друга, а потом Джимми сказал:

— Хэнк, сдается мне, что эти ребята перепугались насмерть — почти как я. Пожалуй, у нас появился шанс прорваться к снежным кораблям.

Он был прав. Окружившие было нас волчьи всадники пятились все дальше от нас, и теперь гораздо ближе к нам оказались атакующие медведи, успешно отрезавшие наших противников от их основных сил. Я вручил Трейси пистолет, ухватил обеими руками копье, пробившее ногу Уайти (к счастью, это было действительно копье, а не зазубренный гарпун), и выдернул его, постаравшись сделать как можно более плавно и аккуратно. Уайти громко вскрикнул и дернулся всем телом. Трейси вернула мне пистолет и, сев наземь, положила голову Уайти к себе на колени и принялась вытирать ему лоб снегом.

Джимми Франклин бросил ставшую бесполезной винтовку и потянулся за окровавленным копьем.

— Ну что ж, — сказал я, — пойдем на прорыв. Я понесу Уайти, Трейси будет держаться между нами.

Но мы не успели сделать и шага. Прорезав грохочущий рокот вращавшегося черного диска, нависшего над нами, прорезав шум битвы и вопли умиравших людей и животных, снова прозвучал мрачный крик безумного жреца-русского, пытавшегося еще раз подвинуть вперед ряды упавших духом нападавших.

Но нет, воины, хотя явно боялись этого белого человека с диким взглядом, все же не подчинились его приказу. Правда, они изобразили нечто вроде нерешительного движения вперед, но, как только мой пистолет пару раз плюнул смертоносным свинцом, пришпорили волков и поспешно отступили. Теперь они уже не окружали нас, а собирались кучками, пятились в ту сторону, где возвышалась вдалеке пирамида-алтарь, и были готовы в любую секунду перейти из отступления в настоящее бегство.

Походило на то, будто их поведение изменилось из-за того, что люди со снеговых кораблей прорвались сквозь расстроенные ряды волчьих всадников уже в добром десятке мест, но я был уверен, что дело не только в этом, что все происходившее с ними как-то зависело от черного диска, который так же бешено вращался в безумном небе. Однако многочисленное подкрепление пусть и неохотно, но готовилось поддержать своих павших духом потрепанных собратьев. С тысячу человек, если не больше, соблюдая построение клином, поспешали за последними, третьими санями и, помедлив секунду, вступили в бой.