— Но у вас есть хотя бы список установленных там приборов?

— Да. Однако, лейтенант, вы должны понять, что не мы размещали аппаратуру на Марсе. Кое-что осталось от прошлых проектов, а что-то в течение нескольких лет доставлялось автоматическими челноками Исследовательского агентства ФОН. Мы не можем не только управлять этими приборами, но даже осуществлять надзорные функции. Я не могу сообщить вам с абсолютной уверенностью, что это оборудование из себя представляет. Даже если нам говорят, что определенный канал передает информацию о сейсмической активности, я не могу гарантировать, что это именно так. С таким же успехом там могут быть сведения о системе обороны Земли на случай вторжения чужаков. Мы просто не в состоянии это проверить, если только не отправимся на Марс и не обследуем источник передачи данных. В данном случае мы здесь — просто передаточный узел с громким названием.

Ренне терпеть не могла разочаровываться, но…

— В Солнечной системе до сих пор работают автоматические космические аппараты?

— А вы этого не знали?

— Нет, — призналась лейтенант.

— Без них не обойтись. В нашем бурном мире астрономии и планетологии никто не может себе позволить взять в аренду червоточину ККТ, чтобы забросить термометр в атмосферу Сатурна. Вместо этого мы забываем о личной гордости и объединяемся; затем согласовываем бюджет и собираем партии аппаратуры. По окончании формирования партии мы запихиваем свои драгоценные датчики: I ретрансляторы в автоматический грузовой корабль, принадлежащий Исследовательскому агентству, и отправляем его в веселое восьмимесячное турне по Солнечной системе. И потом все по отдельности молимся, чтобы эта груда металлолома не рухнула до того, как доставит приборы по назначению. Запомните, лейтенант: если вам доведется оказаться в компании астрономов Земли, не упоминайте о миссии размещения оборудования две тысячи триста двадцатого года. После той катастрофы многие из моих коллег навсегда распрощались со твоей профессией. В среднем одобрению проекта предшествует около пятнадцати лет согласований, предложений, различных процедур, откровенного выпрашивания и бесчисленных отказов. Потом остается лишь найти финансирование, зсе продумать и осуществить. В грузовых отсеках мы отправляем не только аппаратуру, но и колоссальные запасы эмоций и профессиональных навыков.

— Понятно, — осторожно произнесла Ренне.

Головная боль уже грозила расколоть череп. Лейтенант точно знала, что захватила с собой упаковку тифи. Она могла быть в кармане куртки, висящей всего в нескольких метрах от ее стула, но и это было слишком далеко.

— Благодарю вас. Я получила общее представление. Насколько понимаю, ваша профессия не числится среди самых высокооплачиваемых.

— Нет, если только тебя зовут не Дадли Боуз.

— Значит, вы не имеете представления о том, какую информацию получали с Марса в течение двадцати лет.

Дженнифер Сейтц смущенно улыбнулась.

— Похоже на то. Но для протокола хотела бы добавить, что стала директором всего семь лет назад и еще два года отсутствовала, проходя процедуру омоложения. Я не заключала этот контракт, да и никто из работающих сейчас здесь этого не делал. Весь проект осуществлялся парой подпрограмм СИ.

— Тогда кто подписал контракт?

— Когда «Межпланетная ассоциация Ламбета» начинала проект, директором обсерватории был Роуэлл. Мне кажется, он переехал на Беркак, после того как ему предложили пост декана в новом университете.

— Спасибо. Я с ним поговорю. — Ренне вдохнула разреженный воздух; от недостатка кислорода у нее началось легкое головокружение. Ощущение не доставляло особого дискомфорта, но мысли стали вялыми. — Скажите, что из находящегося на Марсе, по вашему мнению, могло заинтересовать такую банду террористов, как Хранители Личности?

— На этот вопрос может быть только один ответ: ничего. И это не предвзятость радиоастронома. Марс — самая настоящая дыра, голая замороженная пустыня. Там нет никаких секретов, нет ничего полезного или интересного для кого бы то ни было. Я до сих пор почти уверена, что вы где-то допустили ошибку.

— Тогда расскажите мне о Каффлине.

Привлекательное личико Дженнифер Сейтц недовольно сморщилось.

— Господи, да что о нем можно рассказать? Простой помощник техника, типичный приспособленец, взявшийся за жалкую работенку в Исследовательском агентстве, чтобы оплачивать страховку «Оживление и омоложение». До вчерашнего дня я могла поклясться, что знаю историю его жизней: все они были ужасно скучными — как и он сам. Мы трудимся здесь бок о бок сменами по три недели и получаем за это одну неделю отдыха. Он поступил на службу три с половиной года назад. Так что боюсь даже представить, сколько времени с тех пор мы провели вместе в этом здании, когда тут жили, ели и спали. И теперь выясняется, что он участник террористического заговора против Содружества. Боже мой! Это же Дэн Каффлин. Ему осталось еще семь лет до омоложения, которого он ждет не дождется. Он любит карри, ненавидит китайскую кухню и слишком часто подключается к полупорнографическим программам ВСО. В этой жизни был женат один раз, но брак распался, и каждый год он навещает своего единственного маленького внука на Истере. У него воняют ноги, он не слишком хороший программист, средний механик и доводит нас до бешенства своими упражнениями в чечетке — танцует он преотвратно. Какие, к черту, террористы будут увлекаться чечеткой?

— Плохие, — сухо ответила Ренне.

— Не могу поверить, что он к этому причастен.

— Однако все указывает на то, что виновен именно он. Мы, конечно, сами все выясним. Полагаю, вас всех вызовут в суд в качестве свидетелей.

— Вы заберете его с собой?

— Обязательно.

Ренне все-таки удалось доковылять до самолета, опираясь на руку Фила Мандия, и при этом не слишком явно продемонстрировать, как тяжело ей пришлось. Позади нее два офицера разведки конвоировали Дэна Каффлина. Его затолкнули в кресло через проход от места Ренне. Малметаллические наручники надежно сковывали его запястья и лодыжки, хоть и не было похоже, чтобы этот человек попытался сбежать. В этом Дженнифер Сейтц была права. Каффлин, высокий мужчина, умудрившийся не набрать лишний вес, явно приближался к тому моменту, когда ему потребуется омоложение. От волнения и расстройства у него ввалились щеки, а кожа стала такой же бледной, как у Ренне. Сильно поношенный темно-синий комбинезон дополнял его образ законченного неудачника.

Самолет начал подниматься, и Каффлин, глядя в иллюминатор, проводил удаляющуюся обсерваторию растерянным взглядом.

Головная боль Ренне стала затихать сразу, как только задраили люк и давление в кабине постепенно повысилось. Лейтенант включила вентилятор, установленный над ее сиденьем. Струя очищенного воздуха вызвала на ее лице довольную улыбку, а чашка кофе, принесенная стюардессой, окончательно избавила от ощущения дискомфорта — так что необходимость в тифи отпала.

— Полет займет пятьдесят минут, — сказала Ренне, повернув голову к Каф-флину. — Мы направляемся в Рио и затем пересядем на кольцевой поезд до Парижа.