Особняк достался ему в наследство от Леона Гарбера, отца Джоди и командира Ричера. Та неделя в самом начале лета была полна неожиданностей, как хороших, так и плохих. Ричер снова встретился с Джоди после стольких лет, узнал, что она была замужем и развелась, узнал, что Леон умер, оставив ему этот дом. Ричер любил Джоди в течение пятнадцати лет, с тех пор, как впервые увидел ее на военной базе на Филиппинах. Ей тогда исполнилось пятнадцать лет, она только начинала расцветать красотой взрослой женщины. Но она была дочерью его командира, и он безжалостно сокрушил свои чувства, словно постыдную тайну, не дав им увидеть белый свет. Ричеру казалось, этими чувствами он предаст и Джоди, и Леона, а на предательство Леона он не пошел бы ни за что на свете, потому что Леон был для своих подчиненных царем и богом, и Ричер любил его как родного отца. Что делало Джоди его сестрой, а к родной сестре такие чувства не испытывают.

По воле случая Ричер попал на похороны Леона; там он снова встретил Джоди, и они смущенно препирались друг с другом пару дней, пока она не призналась в том, что испытывала те же самые чувства и скрывала их по тем же самым причинам, только вывернутым наоборот. Это откровение стало громом среди ясного неба, ослепительным протуберанцем счастья, озарившим ту неделю неожиданностей.

Так что встреча с Джоди стала хорошей неожиданностью, а смерть Леона — плохой, тут не было никаких сомнений, но доставшийся в наследство особняк явился одновременно и хорошей, и плохой неожиданностью. Этот лакомый кусок первоклассной недвижимости стоимостью полмиллиона долларов горделиво высился на берегу Гудзона напротив академии Уэст-Пойнт. Особняк был очень уютный, но он стал для Ричера головной болью. Он приковал его к месту, отчего Ричеру стало очень неуютно. Всю свою жизнь ему приходилось постоянно быть в движении, поэтому он никак не мог привыкнуть к необходимости оставаться долго на одном месте. И Ричер никогда не жил в особняках. Казармы, служебные квартиры, мотели были ему более привычны. Это уже успело впитаться ему в кровь.

К тому же, его беспокоила мысль о собственности. Всю свою жизнь Ричер не имел ничего больше того, что могло поместиться у него в карманах. В детстве у него была бейсбольная бита и больше почти ничего. Став взрослым, он однажды прожил целых семь лет, не имея абсолютно ничего, кроме пары ботинок, которые он предпочитал казенным. Затем женщина подарила ему бумажник с затянутым пластиком окошком, в которое была вставлена ее фотография. Расставшись с женщиной, Ричер выбросил фотографию, но бумажник оставил. Так прошли следующие шесть лет службы: с ботинками и бумажником. После увольнения он добавил к ним зубную щетку. Складывающуюся пополам, которую он хранил в кармане как ручку. Еще у него были часы. Армейского образца, начинавшие жизнь казенной собственностью, но ставшие его личными, когда министерство обороны не потребовало их назад. И все. Ботинки на ногах, одежда на нем, мелочь в кармане брюк, крупные купюры в бумажнике, зубная щетка в кармане и часы на руке.

И вот сейчас у него появился целый дом. А дом — это очень запутанная штука. Большой, сложный, живой организм. Все началось с подвала. Подвал оказался огромным, мрачным пространством с бетонным полом и бетонными стенами и балками перекрытий, выступающими над головой костями скелета. В подвале находились трубы, провода и механизмы. Топка. Где-то во дворе была закопана цистерна с мазутом. На улице также находился колодец. Большие круглые трубы дренажной системы проходили сквозь стены. В целом это была сложная, взаимосвязанная машина, и Ричер понятия не имел, как она работает.

Вверху все выглядело уже более нормальным. Лабиринт комнат, дружелюбно убогих и неухоженных. И у каждой свои секреты. Где-то не работали выключатели. Одно окно рассохлось и не желало открываться. Газовая плита на кухне оказалась такой сложной, что ей было невозможно пользоваться. По ночам весь дом скрипел и стонал, напоминая Ричеру, что все это происходит наяву и о доме надо заботиться.

И, ко всему прочему, дом был не просто материальным объектом. Он вел еще и бюрократическое существование. По почте прислали что-то о праве собственности. Далее, надо было думать о страховке. Налогах. Городской налог, налоги на школы, на экспертизу, на недвижимость. Затем нужно было оплачивать счет на вывоз мусора. И не забывать о намеченном завозе пропана. Вся почта такого рода хранилась в ящике кухонного стола.

Единственной покупкой, сделанной для дома, стал позолоченный фильтр для старой кофеварки Леона. Ричер рассудил, что так будет проще, чем постоянно бегать в магазин за бумажными. В то утро в четыре часа десять минут он насыпал в кофеварку кофе из банки, налил воду и включил древний агрегат. Заранее сполоснул в мойке кружку и поставил ее на стол. Сел на табурет, облокотился на стол и стал следить за тем, как в стеклянной колбе бурлит темная жидкость. Судя по всему, старая кофеварка внутри покрылась накипью, поэтому работала она очень медленно и неэффективно. Обычно на приготовление кружки кофе ей требовалось пять минут. Где-то на четвертой из этих пяти минут Ричер услышал, как к дому подъезжает машина. Шелест шин по мокрому асфальту. Хруст щебня. «Джоди не смогла заставить себя остаться на работе», — подумал Ричер. Эта надежда продержалась около полутора секунд, до тех пор, пока машина не обогнула дом, и в окно кухни не упал отблеск от красной мигалки. Он пробегал слева направо, слева направо, пробиваясь сквозь туман, поднимающийся от реки, а затем погас в темноте. Двигатель заглох, и наступила тишина. Открылись двери, и на дорожку опустились ноги. Двое. Двери захлопнулись. Ричер встал и погасил свет на кухне. Выглянул в окно и увидел размытые силуэты двух человек, вглядывающихся в туман в поисках дорожки, ведущей к двери. Вернувшись на табурет, Ричер дождался хруста шагов по щебню. Шаги затихли. Зазвонил звонок у входной двери.

В коридоре имелись два выключателя. Один из них зажигал свет над крыльцом. Ричер не помнил, какой именно. Он нажал наугад и попал с первого раза. Ричер открыл входную дверь. Лампа была заключена в толстое желтоватое стекло. Она отбрасывала узкий луч света. Луч выхватил сначала Нельсона Блейка, затем ту часть Джулии Ламарр, которая не была закрыта его тенью. На лице Блейка не осталось ничего кроме усталости. Лицо Ламарр по-прежнему было полно враждебности и презрения.

— Вы до сих пор не легли, — сказал Блейк.

Не вопрос, а констатация факта.

Ричер кивнул.

— Заходите, раз уж пришли.

Ламарр покачала головой. Желтоватый свет сверкнул в ее волосах.

— Мы бы предпочли остаться на улице.

Блейк переступил с ноги на ногу.

— Мы можем куда-нибудь сходить? Позавтракать?

— В половине пятого утра? — сказал Ричер. — Только не в этих краях.

— Быть может, вы пройдете к нам в машину? — предложила Ламарр.

— Нет.

Пат. Ламарр отвела взгляд. Блейк снова переступил с ноги на ногу.

— Заходите, — снова пригласил Ричер. — Я только что сварил кофе.

Он вернулся на кухню. Заглянул в буфет и достал еще две кружки. Сполоснул их в мойке. Послышался скрип половиц: Блейк вошел в дом. Затем прозвучала более легкая поступь Ламарр, закрылась входная дверь.