Араб отвесил Анжелике несколько поклонов и сказал:

— Хозяин корабля просит вас пожаловать к нему. Он хотел бы, чтобы вы провели ночь у него.

Смысл этой фразы, произнесенной по-французски без малейшей запинки и очень учтиво, был вполне ясен. Анжелика вскипела, от возмущения ее даже бросило в жар. Она уже открыла рот, чтобы отклонить оскорбительное предложение, но ее опередил Габриэль Берн.

— Мерзавец! — вскричал он дрожащим от ярости голосом. — Здесь, при нас, передать женщине такое гнусное предложение! Уж не воображаете ли вы, что находитесь на алжирском невольничьем рынке?

Берн занес кулак для удара, однако это движение разбередило его едва затянувшуюся рану и он, с трудом удержавшись от стона, вынужден был опустить руку. Анжелика встала между ним и Абд-эль-Мешратом.

— Вы сошли с ума! Нельзя так разговаривать с эфенди.

— Эфенди он или нет, он вас оскорбляет. Согласитесь, госпожа Анжелика, — он принимает вас за женщину.., за женщину, которая…

— Похоже, эти молодчики считают, что имеют права на наших жен и дочерей!

— вмешался бумажный фабрикант Мерсело. — Это верх бесстыдства!

— Успокойтесь, — взмолилась Анжелика. — В конце концов, все это не стоит выеденного яйца и касается только меня. Его превосходительство великий врач Абд-эль-Мешрат всего лишь передал мне.., приглашение, которое под иными небесами, скажем, на Средиземном море, можно было бы почитать за честь.

— Какой ужас, — сказал Маниго и беспомощно огляделся вокруг. — Дело ясное, мы попали в лапы к берберийцам, ни больше, ни меньше. Часть команды состоит из этой сволочи, и я готов побиться об заклад, что в жилах их хозяина тоже есть басурманская кровь, хотя он и строит из себя испанца. Он либо андалузский мавр, либо прижит от мавра…

— Нет, нет, — с жаром запротестовала Анжелика. — Я вам ручаюсь, что он не магометанин. Мы находимся на христианском корабле.

— Христианском?! Ха-ха-ха! Вот рассмешили! Госпожа Анжелика, у вас просто мутится рассудок — впрочем, есть из-за чего.

Арабский лекарь продолжал с бесстрастно-пренебрежительным видом ждать, кутаясь в свои шерстяные одежды. Достоинство, с которым он держался, и удивительно умный взгляд его темных глаз напоминали Анжелике Османа Ферраджи, и она чувствовала некоторую жалость, видя, как он дрожит от холода в этой ледяной ночи на краю света.

— Достопочтенный эфенди, я прошу извинить мою нерешительность и благодарю за то, что вы донесли до меня пожелание монсеньора Рескатора. Я отклоняю требование, которое вы мне передали — для женщины моей веры оно неприемлемо, однако я готова последовать за вами, чтобы лично дать ответ вашему господину.

— Хозяин этого корабля не господин мне, — мягко ответил старик. — Он мой друг. Я спас его от смерти, потом он спас меня от смерти, и мы с ним заключили духовный союз.

— Надеюсь, вы не собираетесь принять это наглое предложение? — вмешался Габриэль Берн.

Желая успокоить его, Анжелика коснулась рукой его запястья.

— Позвольте мне пойти и наконец объясниться с этим человеком раз и навсегда. Раз он выбрал такое время, что ж, пусть будет так. Поверьте, я действительно не знаю, ни чего он хочет, ни каковы его намерения.

— Зато я знаю, — буркнул Берн.

— Не уверена. Он такой оригинал…

— Вы говорите о нем с такой снисходительной непринужденностью, словно давно с ним знакомы…

— Я и в самом деле достаточно хорошо его знаю, чтобы не бояться сейчас.., того, чего боитесь вы.

И чтобы слегка поддразнить его, она с коротким смешком добавила:

— Уверяю вас, мэтр Берн, я умею за себя постоять. Мне случалось давать отпор и более грозным противникам.

— Я страшусь не насилия с его стороны, — тихо промолвил Берн, — а слабости вашего сердца.

Анжелика не ответила. Этими последними словами они обменялись, оставшись в полной темноте и одиночестве, так как сопровождавший арабского врача матрос с фонарем уже удалялся, а за ним последовали Абд-эль-Мешрат, Маниго и Мерсело. Все четверо пассажиров снова собрались вместе только у люка, ведущего на нижнюю палубу.

Берн решился:

— Если вы отправитесь к нему, я пойду с вами.

— Думаю, что с вашей стороны это было бы большой ошибкой, — нервно сказала Анжелика. — Вы вызовете его гнев — и притом без всякой пользы.

— Госпожа Анжелика права, — вступил в разговор Мерсело. — Она уже не раз доказала, что в обиду себя не даст. И я тоже считаю, что ей надо объясниться с этим субъектом. Он взял нас на свое судно — что ж, прекрасно. Но затем он вдруг как в воду канул, после чего мы очутились в полярных широтах. И как прикажете все это понимать?

— Судя по тому, как арабский лекарь изложил его просьбу, у нас нет оснований полагать, что монсеньор Рескатор желает побеседовать с госпожой Анжеликой о широтах и долготах, — желчно заметил Берн.

— Ничего, она заставит его придерживаться этой темы, — с уверенностью сказал Маниго. — Вспомни, как в Ла-Рошели она делала, что хотела, с самим Барданем, представителем короля. Какого черта, Берн! Ну чего тебе бояться этого верзилы, у которого всех средств обольщения — одна кожаная маска? По-моему, такие штуки не очень-то привлекают дам, а?

— Я боюсь того, что у него под маской, — проговорил Берн сквозь сжатые зубы.

Ему хотелось попытаться силой помешать Анжелике исполнить приказ Рескатора. Его глубоко возмутило ее согласие принять приглашение, сформулированное столь непристойно. Но, вспомнив, что она опасается, как бы в браке он не стал ее приневоливать и ограничивать ее свободу, мэтр Берн поборол свою подозрительность и заставил себя проявить терпимость.

— Хорошо, идите. Но если через час вы не вернетесь, то в это дело вмешаюсь я.

Когда Анжелика поднималась по ступенькам трапа на ют, в мыслях у нее царил такой же хаос, как и на море. Подобно клокочущим вокруг корабля косматым пенистым валам, в ее душе бушевали самые противоречивые чувства. Она не смогла бы ясно их описать: гнев, тревога, радость, надежда то и дело уступали место страху, и тот вдруг начинал давить ей на плечи, словно свинцовый плащ.

Сейчас что-то произойдет! Что-то ужасное, сокрушительное, от чего ей уже вовек не оправиться…

Она подумала было, что ее привели в салон Рескатора, и только услышав, как сзади закрывается дверь, поняла, что это не так. Она была не в салоне, а в тесной каюте. С низкого потолка свисал фонарь, заключенный в две перекрещенные рамки, которые не давали ему раскачиваться.

В каюте никого не было. Оглядев ее внимательнее, Анжелика решила, что несмотря на свою тесноту и низкий потолок, она, по-видимому, сообщается с апартаментами капитана, поскольку в ее противоположном конце виднелось высокое окно, точно такое же, как в кормовой надстройке. За закрывающей стены драпировкой Анжелика обнаружила дверь. Это подтвердило ее догадку, что каюта соединена с салоном, в котором ее принимал Рескатор. Чтобы вполне в этом удостовериться, молодая женщина повернула дверную ручку, однако дверь не открылась. Она была заперта на ключ.