Шаги стихли. Царапнул по краю скважины, с глухим лязгом провернулся ключ в замке. Щелкнул выключатель — и словно включился проектор реальности, одним благословенным щелчком отменив, отправив морок к чертовой бабушке! Серо-желтые квадраты плитки перед распахнутой настежь дверью квартиры. В проеме замешкался хозяин: а куда ему торопиться? Почтовые ящики, стальной прямоугольник наружной двери, ведущей на улицу…

«Сейчас или никогда! Пока старик не закрыл дверь!»

Забыв о травмах, Ямщик прыгнул через две ступеньки. Колено пронзила раскаленная игла, он взвизгнул по-бабьи, поскользнулся — и рухнул на Петра Ильича. Нет, сквозь Петра Ильича, не заметив сопротивления, ветерка, мимолетного касания — ни-че-го, как, издеваясь, говорил двойник. Голограмма, фантом — с размаху Ямщик пролетел дальше, упал и скорчился на потертом, но чистом линолеуме, в резком свете лампочки без абажура; возле ростового зеркала — клубов дышащего тумана — в раме старинной, резной, красного дерева. Он был в чужой квартире, но не весь. Правая, пострадавшая нога, от пятки до колена, где свила гнездо гадюка-боль, высовывалась за порог, на лестничную клетку. И хозяин квартиры, равнодушен к бесцеремонному вторжению, уже взялся за ручку двери, намереваясь…

Ямщик судорожно дернулся, ожидая вспышки новой боли, и боль не подвела, явилась по первому зову. Он без стеснения заорал, зная, что его не слышат — хоть ты ори, хоть на мыло криком изойди, всем плевать! — и в последний момент рывком согнул многострадальную ногу в колене, перебросил через порог, втянул во чрево соседской квартиры. Дверь захлопнулась; клацнул замок, звякнула цепочка. Ямщик не знал, что бы произошло, не успей он подобрать ногу, и не хотел знать.

Он был в раковине, пусть не своей, чужой, но этого ему хватало.

Тут Петр Ильич наступил на него.

Ямщик едва не заорал вновь. Он лежал на полу, без сил откинувшись на спину, и из Ямщикова живота, погрузившись в тело до середины голени, торчала тощая нога Петра Ильича в тщательно отглаженной брючине. Песочно-бежевая ткань брючины даже не задралась — край ее нечувствительно уходил внутрь живота вместе с ногой старика. Призрак, похолодел Ямщик. Я призрак, банальщина Голливуда; я сломал шею, летя ночью с лестницы, и вот… Нет, чепуха! Призраки не расшибают себе головы и колени, призраки не носят шлепанцы — и уж точно их не теряют; а главное, у призраков нет двойников, ездящих с утра на вещевой рынок за копией разбитого зеркала…

Хозяин квартиры аккуратно повесил на плечики летний парусиновый пиджак — «ретро» полувековой давности вновь входило в моду — и, присев над Ямщиком, начал копаться в кишках у незваного гостя. Ямщик хрюкнул и откатился в сторону. Он вновь ничего не ощутил, вернее, все прекрасно ощущал: линолеум под лопатками, затылок уперся в стену, колено дергает, плечо ломит… Старика Ямщик видел, слышал; ноздри улавливали слабый аромат лосьона, которым пользовался Петр Ильич после бритья, но осязать соседа Ямщик был неспособен. Старик же Ямщиком не интересовался вообще: ни в целом, ни отдельно взятыми потрохами. С новой позиции Ямщик наблюдал, как Петр Ильич развязывает белые хлопчатобумажные шнурки на туфлях, кряхтит от натуги, не подозревая, что одна из туфель минутой раньше находилась в чьем-то животе; как сует ноги в домашние тапочки, выпрямляется, тянется к выключателю…

— Нет! — закричал Ямщик. — Не надо!

В первый миг, когда погас свет, его оглушил леденящий ужас: пол утратил твердость, просел, промялся — сейчас под Ямщиком разверзнется бездонная лестничная трясина, поглотит, переварит без остатка! Секунды извивались кублом белесых червей, уползали в небытие, в такт удаляющемуся шарканью старческих шагов; фигура Петра Ильича замерцала, истончилась, расплылась, вновь налилась плотью, скрылась в спальне… А Ямщик был все еще жив: лежал на полу чужой прихожей, переводя дыхание. Пол обрел консистенцию пластилина, подогретой оконной замазки, но держал. Медленно, цепляясь за стену — та проминалась под пальцами, как и пол — Ямщик поднялся, оберегая поврежденную ногу, потянулся к выключателю. Гладкий пластик вздрогнул под подушечкой пальца — когда он успел снять перчатки? не важно! ну же!.. Щелчок прозвучал глухо, как сквозь вату, но дробящееся эхо долго не хотело затухать. Свет вспыхнул с задержкой, словно раздумывал: загораться или нет? Свет был пыльный, тусклый, совсем не такой, как пару минут назад. Ладно, в любом случае это лучше зыбкого полумрака: пол, стены, вешалка, дверцы встроенного шкафа — пусть с неохотой, но прихожая вновь обрела фактуру, цвет и материальную твердость.

Целую вечность Ямщик выжидал. Щелчка выключателя глуховатый старик мог и не расслышать, но свет, вне сомнений, привлечет его! Время шло, Петр Ильич не объявлялся, и Ямщик уверился: свет включился для него одного. Для хозяина квартиры прихожая осталась прежней: безвидна и пуста, и тьма над бездною, и дух божий носился над линолеумом. Укорив себя за кощунственную шутку, Ямщик решил оставить анализ феноменов на потом. Сейчас займемся самым насущным: колено, висок, ссадины на голени.

— Аптечка, — вслух сказал Ямщик. — Где у нас может быть аптечка?

Он критически оглядел шкаф, с максимальной осторожностью, словно боясь выдернуть чеку гранаты, потянул дверцу на себя. Дверца скрипнула — и раздвоилась. Одна, повинуясь усилию, послушно распахнулась, открыв нутро шкафа, другая же осталась на месте, не сдвинувшись и на миллиметр. Ямщик вцепился в открывшуюся дверцу — а вдруг выскользнет? истает под пальцами? сольется со своей закрытой двойняшкой, сводя на нет все старания?! Однако случилось в точности наоборот. С замиранием сердца он наблюдал, как запертая дверца делается прозрачной, тает, растворяется в воздухе.

— Сезам, откройся!

Рыться в шкафу он раздумал: там, внутри, все выглядело подозрительно смутным. Свет! Нужно больше света. Удвоив предосторожности, Ямщик открыл вторую створку, обождал с минуту. Полки, ящички, коробки, банки из жести и пластмассы — под льющейся внутрь пылью, назвавшейся светом (и сказал он, что это хорошо…) начинка шкафа восстановила рельефную материальность. Наверное, теперь — можно.

— Что у нас здесь?

Болты, гайки, шурупы. Гвозди рассортированы по коробочкам из-под кофе. Измерительная рулетка. Стеклянные банки с зеленым горошком. Рыбные консервы: сардины, сайра. Стопка древних пожелтевших газет. Моток синей изоленты. Слева, на второй сверху полке, обнаружился внутренний шкафчик. Ямщик в нетерпении распахнул створки и был наказан за поспешность: раздвоившись на миг, створки не замедлили вернуться в исходное положение. Затаив дыхание, он повторил попытку.

— Есть!

Экономный и запасливый, Петр Ильич оказался, к вящей радости Ямщика, еще и человеком слабого здоровья. Шкафчик? Нет, истинный Сезам, пещера фармацевтических сокровищ. Пузырьки, флаконы и упаковки с лекарствами стояли плотными рядами, уходя в темные глубины хранилища. Наружу хлынул концентрированный запах аптеки, Ямщик чихнул и удивился, что не почуял это амбре раньше. Он обернулся, увидел клубы тумана в резной раме — не вглядываться! так, мельком, вскользь… — и подумал, что стенной шкаф в целом и аптечный шкафчик в частности наверняка отражаются в зеркале. Ну, отражались бы, если бы Ямщик был в состоянии видеть зеркала. Неужели запах, вернее, его наличие или отсутствие, связан с отражением предметов, источающих запах? А может, не только запах? Потом, не сейчас, голова и без того раскалывается…