Наконец, время, отведенное для медитации, истекло, черноволосый открыл большие черные навыкате глаза, встряхнул руки.

— Учитель, ну что? — встрепенулась симпатичная блондинка лет тридцати, сидящая за столом.

— Надо идти, — уверенно произнес брюнет. — Мы должны присутствовать при обряде. Сегодня ночью. И все это снять на видео, чтобы посрамить скептиков.

— Но Рощин нас не допустит! — возразила блондинка.

— Значит, надо сделать так, чтобы он нас не заметил.

— Но как? Открытое пространство, где мы спрячемся?

— А нам и не надо прятаться! Он же пошел туда с телевизионщиками? Вот и мы возьмем своего оператора. Ну, не хватит же у него совести не разрешить съемку местным журналистам! А ты вполне сойдешь за журналистку! Он ведь тебя не знает?

— Нет, откуда?

— Вот и отлично. А я — консультант вашей группы. Подходит? Значит, решили. Они пошли на Сейв-Вэр, и мы пойдем туда же, но с другой стороны. И случайно встретимся.

— Учитель, вы — гений! — восторженно вымолвил третий участник действа.

— Ну, тогда собираемся? Алена, я за тобой заеду в восемь, раньше не стоит. С оператором договорюсь сам. До каменного города нам идти часа два от дороги, оденься и обуйся соответственно. К утру вернемся.

— А аппаратуру для измерений поля брать? — деловито спросила девушка.

— Нет. Рощин должен видеть только то, что местные журналисты тоже хотят подключиться к этой теме. Насколько я его знаю, он клюнет. Ведь кроме насмешек и нападок, он от наших масс-медиа ничего не имел…

— Учитель, возьмите меня с собой! — попросил светловолосый. — Я не буду лишним!

— Нет, — жестко ответил Васильев. — Тебе в полнолуние и здесь дела найдутся. Я бы и сам не пошел, отправил одну Алену с оператором, но, во-первых, без меня они места не найдут, а во-вторых, Рощин в жизни не поверит, что журналисты по собственной инициативе, без сопровождения, шляются по Сейв-Вэру. А коль не поверит, запросто может и обряд отменить. И что? Тогда мы снова остаемся только со своими съемками, и каждый скептик может сказать, что наша активация — профанация чистейшей воды. А вот когда мы следом покажем ту же активацию, но произведенную Рощиным, а у него в этих кругах репутация отменная, тогда наши враги будут посрамлены. Понял?

Блондин молча кивнул.

* * *

Перепрыгивая через очередной бойкий ручеек, Ольга схватилась за ветку ближней березки и ту же застыла, пораженная и зачарованная. Деревце, высотой доходящее ей до груди, оказалось совершенно необычным! Вершина, которую полагается иметь каждому дереву на этой планете, отсутствовала вовсе, будто срезанная или сломанная. Однако ни срезана, ни сломана она не была. Ее просто не существовало! От того места, где ей полагалось бы находиться, густо росли корявые толстые ветви, удивительным образом закручивающиеся по часовой стрелке в правильную спираль… Будто деревце попало в эпицентр сильнейшего тайфуна, стремительно и безжалостно закрутившего его в свою воронку, да так и застыло, не сумев раскрутиться обратно. Плавные закругления веток создавали совершенно плоское, ровное блюдце, гармоничную целостность которого не нарушали ни один непокорный прутик, ни один кудрявый листик. Под «блюдцем» шел совершенно голый ствол. В меру корявый, в меру толстый — обычный…

— Что, еще одна аномалия? — остановился рядом Серега, догнавший коллегу. И тоже застыл, пораженный.

— Снимай скорей! — не отрывая глаз от дерева, попросила Ольга.

— Не учи ученого! — привычно возмутился оператор. — Все время снимаю.

— Да не торопитесь! — вернулся к ним, заметив их остановку, уже ушедший было вперед Влад. — Она никуда не сбежит! Если уж тысячу лет простояла…

— Сколько? — разом ахнули оператор и журналистка.

— Думаю, никак не меньше. На ствол посмотрите!

Ольге созерцание ствола сказало не очень много, вернее, совсем ничего, а вот Сергей долго цокал языком, щупал выступающие из ствола мощные узлы, а потом, наконец, согласно кивнул:

— Пожалуй…

— Знаете, как мы ее называем? — Влад хитро прищурился. — Камасутра!

Ольга еще раз внимательно пригляделась к березке: переплетения ветвей и впрямь чем-то неуловимо напоминали слившиеся в немыслимо сладострастной позе людские тела… А если отойти немножко в сторону и прищуриться, размывая фокус, то иллюзия вообще становилась полной! Картинка из известного учебника по теории любви, да и только!

Ольга старательно наговаривала на диктофон впечатления. Она давно привыкла работать именно так. Мало ли что, какие-то нюансы забудутся, какие-то вообще из памяти сотрутся, а при монтаже очень важно поймать именно то ощущение, которое было, когда состоялась та или иная встреча. Быстрые, практически бессвязные обрывки мыслей, сохраненные диктофоном, помогали безошибочно отыскать затертое временем и более поздними эмоциями состояние уникального момента, его совершеннейшую чувственную неповторимость.

С пологой верхней площадки сопки, на которую они взобрались, перейдя, наконец, болотистую низину, открылся вид на тот самый каменный город, куда их вел Рощин. Он был еще очень далеко, за двумя ближними сопками, и камни, хорошо видимые отсюда, казались небольшими, почти игрушечными, но даже это далекое видение впечатляло.

Путешественники, завороженные открывшейся монументальной картиной, молча остановились. На величавой громадине горы, категорично вписанные в ее серо-зеленый ландшафт, громоздились камни. Разновеликие и разноформенные, издалека вполне одноцветные, они казались посаженными в тело горы глубоко и серьезно. Даже не посаженными — вбитыми. Особенно много камней венчали острое верхнее ребро сопки. Один из них, стоящий строго по центру, остро и цепко взирал на окрестности большими раскосыми глазами. Этот прямой немигающий взгляд внушал чувство безотчетной и непоправимой тревоги, словно предостерегал.

— Глаза… — ошарашенно выдохнул сзади кто-то из попутчиков, Ольга не поняла, кто именно.

— Причем, с какой бы точки мы ни смотрели на этот сейд, глаза все время будут следить за нами, — совершенно спокойно, как о деле обыденном и привычном, сообщил Рощин.

— Так это — сейд? — спросила Ольга, не в силах оторваться от светящихся придирчивых глаз на вершине сопки.

— Конечно, — подтвердил Влад. — А глаза — это пространство между камнями, на которых он установлен. Подойдем ближе — увидите. Это еще не сам каменный город, это ближние подступы к нему, самую высокую сопку отсюда пока не видно. Она откроется, когда мы поднимемся туда, к часовому.

— Вот к этому, глазастому? — уточнил восхищенный Федор.

— Ну да, к нему, — согласился Рощин. — Кстати, точно такие же часовые стоят со всех сторон этого плато.

— Круговая оборона! — хмыкнул уже вполне пришедший в себя от выкрутасов предсейдовой флоры Серега.

— Именно, — не обратил внимания на его иронию Влад. — Ледник, говоришь, постарался?