Поговаривали, впрочем, что туда его пропихнула именно Империя Добра, более чем убедительно попросив не манкировать высоким назначением. Темный Властелин желал быть абсолютно уверенным, что Мабузе однажды не сорвется с поводка и не бросит вызов ему и дружественному великому демону Маммоне, который выполнял функции князя мира сего на данном историческом отрезке.

– Все ли адепты в сборе? – негромко поинтересовался Нигредо.

По-русски магистр говорил стилистически безупречно, однако никак не мог избавиться от рудиментов американского выговора: ударное «е» у него звучало так, словно он начинал произносить «и», но внезапно передумывал и в последнюю долю секунды все-таки произносил нечто похожее на «э».

– Все, высокий брат, – отозвался Нергалыч, свирепо зыркнув на смиренно опустившую ресницы адепта Эболу.

– Есть ли среди адептов те, кто не готов сегодня предстать перед нашим грозным владыкой?

– Нет, высокий брат.

– Прекрасно. – Магистр устремил взгляд в пространство, соединил кончики пальцев домиком. – Что ж, господа, я вполне удовлетворен результатами завершившегося отчетного периода. Проделана прекрасная работа. Вы весьма профессионально и компетентно освещали мировые события, еще более запутав профанов во главе с демоном Мабузе и решительно помешав владыке понять окончательный замысел Верховного Архитектора, чтобы он не смог еще на шаг приблизиться к мировому господству. Спасибо, братья и сестры.

Адепты смиренно склонили головы, демонстрируя, что воспринимают благодарность Великого магистра не как данность или повод к гордыне, но как незаслуженную милость высокого брата.

– Свои письменные прошения о суетном сдайте после церемонии Арсену Энергаловичу, – продолжал Нигредо. – Полагаю, с теми показателями, которые орден продемонстрировал в текущем финансовом квартале, все мы смело можем рассчитывать на исполнение наших самых заветных и дорогостоящих желаний… Все, кроме Иеронима Аурангзебовича, – уточнил он. – Надеюсь, не нужно пояснять, в связи с чем наступило такое поражение в правах по итогам отчетного периода?

– Нет, высокий брат, – смиренно склонил голову адепт Доппельгангер. – Безусловно, в том прискорбном инциденте, повлекшем столько бессмысленных жертв, не виноват никто, кроме меня. Более подобного не повторится.

– Я надеюсь, – флегматично кивнул Великий магистр. – Иначе в дальнейшем мне придется прибегнуть к более жестким воспитательным мерам. – Он обвел присутствующих испытующим взглядом, словно пытаясь определить, все ли впечатлены преподанным Иерониму Аурангзебовичу жестоким уроком. – Дисциплина крайне важна в нашем нелегком деле, братья и сестры. Мы все ходим по лезвию бритвы: одно неверное движение – и ты корм для червей. Я полагаю, все понимают, что в данном случае ошибка заключается не в количестве невинных жертв, а в том, как бездарно был просран столь эффектный информационный повод?.. – Он сделал солидную паузу, дабы все прониклись важностью сказанного. – Что ж, если ни у кого нет вопросов по текущему состоянию дел, предлагаю проследовать в термы.

Благородные адепты в молчании встали из-за стола, гуськом поднялись по винтовой лестнице, миновали выложенный руническими изразцами коридор и оказались в термах, представлявших собой дюжину выстроенных в два ряда небольших мраморных бассейнов вроде того, что был установлен в пентхаусе Алены Ашшурбанипавловны. С достоинством разоблачившись донага на установленных возле бассейнов бронзовых скамеечках, элитные члены ордена Повелителей Новостей отдали себя в руки банщиков, почтительно дожидавшихся рядом.

Банщики обычно были одного пола с помываемым, дабы нескромными прикосновениями не пробуждать в нем ненужных житейских страстей непосредственно перед визитом к повелителю. Лишь Мефистокла Вассаго в связи с его альтернативными сексуальными склонностями мыли две юные миловидные девушки. Что касается бисексуально ориентированной нимфоманки Магды Тотенкопф, то она мылась сама, при помощи щетки на длинной ручке, хоть это и оставляло некоторую долю риска, что она не сумеет идеально очистить свое тело в труднодоступных местах. Но Магда Нинхурсаговна была старым верным адептом демона Мабузе, поэтому приходилось выбирать меньшее из двух зол. Пока она еще ни разу не прокололась.

Алена покосилась на довольно аппетитные бедра одной из двух своих банщиц. Не сказать, чтобы красивые девочки были совсем-пресовсем безразличны адепту Эболе. Когда она училась на журфаке, соседка по комнате в общаге, симпатичная и ласковая Оленька с чудесными длинными ресничками, не раз и не два забиралась по ночам к ней в постель погреться. Да и потом, когда Алена уже стала членом ордена, она не без любопытства уступила однажды навязчивым домогательствам Магды Нинхурсаговны, чтобы заручиться лишним сторонником перед важным голосованием. К счастью, обычно адепт Тотенкопф быстро теряла интерес к женщинам, которых ей уже удалось соблазнить, и хвала демону Мабузе, потому что тот черный след от стека не сходил с попы Алены аж полторы недели, да и последствия прочих пагубных сексуальных излишеств… м-да-а-а… Алена никогда не понимала, для чего, играя в садо-мазо, нужно лупить в полную силу, когда можно просто обозначать удар; право же, какая дешевая пошлость…

Да, и еще был тот случай в клубе «A Priori», внезапный приступ кокаиновой страсти к обаятельной девочке, похожей на юную Настеньку Заворотнюк, – как же ее звали, благородные адепты? – когда они заперлись в кабинке туалета, поскольку кабинка с кроватью уже была занята, и несколько минут неистово и жадно любили друг друга стоя, щедро обмениваясь телесными жидкостями, а потом, уже получив удовлетворение и одеваясь, из-за слишком мягкого освещения перепутали свои мини-юбки, и Мишка Башнин – девушки, скажем самое решительное «нет!» Мишкоатлю Клеопетровичу Башнину! – неукоснительно подметил это своим цепким змеиным взглядом, и они с анонимной милой девчонкой, задыхаясь от хохота, снова ввалились в туалетную кабинку, и снова разделись, но вместо того, чтобы быстро поменяться юбками, нагло любили друг друга еще несколько минут, и потом еще провели вместе незабываемый вечер в клубе, а под утро разъехались, уставшие друг от друга до тошноты, даже не удосужившись обменяться телефонами… И еще был тот памятный случай, когда Вероничка затащила ее на одно разнузданное женское пати…

В общем, у Алены имелся определенный опыт в чувственном общении с девушками, и опыт скорее положительный. Однако самцы привлекали ее гораздо больше, потому что мужчина – это все-таки мужчина: у него широкая и плоская грудь, узкие бедра и правильная, приятная на ощупь твердая горячая колбаска, а у женщины – соответственных размеров специальный чехольчик, куда можно ловко и сладко упрятать мужскую колбаску, и так до нескольких сотен раз подряд, и это гораздо более волнительно, пикантно и остроумно, чем два одиноких женских чехольчика, щелкающих зубами друг на друга; а на упругие сиськи она вполне может посмотреть и в зеркало, тем более что не вполне ясно, что именно так завораживает в них мужиков, – хотя нельзя не признать, конечно, что зрелище все же достаточно живописное и эстетичное…

– Ух ты, Эбола, какой художественный засос! – донесся до нее восхищенный голос Башнина. Разумеется, этот кретин оказался в банной рекреации через проход прямо напротив нее. Так всегда и бывает, пора бы уже привыкнуть к сугубому несовершенству проекта Верховного Архитектора, дорогая. – Кто ж тебя так не пощадил, подруга? Вон, вон, под левой грудью!