— Пройдемте, Сережа, прошу вас, — впервые его назвал на «вы» Наташин отец. И было в этом что-то беззащитное, безысходное.

Володя гудел, забыв про свой стакан остывающего чая.

— Я, пардон, знаю Наташину предрасположенность к вам, молодой кавалер.

«Ревность? — подумалось Сергею. Но через пару минут гудения: — Ого! Это уже интереснее. Нет, не ревность. Так что же?»

— Коль совместная жизнь не складывается, надобно искать разумный выход. Компромиссный, так сказать. Мне кажется, вы с Натальей можете стать счастливой парой. Прелестный она человек, но еще ребенок. Конечно, я говорю: ребенок — с высоты моего возраста.

— И вы тогда останетесь лишь вдвоем с Николаем Николаевичем в квартире. Временно, пока он не захочет, следуя вашим добрым советам, переехать к дочери. Так я вас понял, Володя?

Тот нисколько не смутился:

— В перспективе и это разумный вариант.

— А как вам нравится ближайшая перспектива сходить в зубоврачебный кабинет? — поднялся Сергей.

— Но-но, — посерел Володя. — Вы меня неправильно поняли. Вот придет Наталья и мы все хорошенько обсудим.

— Мне нужно идти, — сказал Сергей. — Спасибо за чай. Вам, Николай Николаевич, всего хорошего и доброго здоровья.

В прихожей он вспомнил:

— Да тут же дыня. Это вам, Николай Николаевич. Да вы ее и не удержите, позвольте занесу в вашу комнату.

Спускаясь по лестнице, Сергей не услышал привычного щелчка закрывающейся двери. Вернулся. Так и есть. Николай Николаевич задумчиво стоял у порога, отрешенно глядел куда-то вдаль.

— Вы что, Николай Николаевич?

Встрепенулся. Снова приподнял свой подбородок:

— Мы еще споем, Сережа! Мы еще споем!

— Николай Николаевич, — вдруг горячо заговорил Сергей. — А что, если вы с мамой приедете ко мне? Николай Николаевич, — он даже всплеснул руками, — вы же знаете, как мама хорошо к вам относится.

— Спасибо, Сергей Александрович. Не удивляйтесь, я ведь отца вашего знал. Обещаю, мы посоветуемся с мамой вашей. Я навещу ее, если мне будет позволено.

И вдруг лукаво заулыбался.

— Сережа, — поманив его пальцем к себе, он с опаской оглянулся на дверь. — Сережа, упаси бог, не надо этого, но теперь я все время буду считать, что вы дали тому по зубам.

— Да он сам себя высек, Николай Николаевич… Эх, маэстро!

* * *

Сергей шагал по улицам. Они были светлыми от фонарей, умытыми дождем. «Какие же они чистые и прямые!» — подумалось Сергею.

«Значит, так, — повторил себе он. — Завтра весь день — с мамой. Послезавтра — к Виктору. Потом — в школу. Театр. С мамой. И попрошу ее сходить за Николаем Николаевичем… Только так!»

Только так!

ВЕТЕР В ЛИЦО

Полигон встретил солдат моросящим дождем. Временами со стороны гор налетал ветер. Холодный и неприятный. От ледяных брызг по всему телу пробегала зябкая дрожь.

Лейтенант Толстов стоял перед строем взвода и не знал, что сказать людям. Это были его первые стрельбы в офицерской должности, и он волновался. Надо бы подбодрить подчиненных, отвлечь, поднять их настроение. Но как это сделать? Толстов искренне завидовал командиру первого взвода старшему лейтенанту Ильинову, который что-то бойко объяснял обступившим его солдатам. Там слышался смех.

«Ему хорошо, — думал Толстов об Ильинове. — Он — без пяти минут командир роты. За его плечами опыт… И сегодня его взвод отстреляется на хорошо. Это уж наверняка. А может, и на отлично… И это только начало марта! К маю у Ильинова по огневой подготовке будет твердое отлично. Как пить дать будет! А мне вытянуть бы на четверку. Больше не смогу — кишка тонка».

Если бы Леонид Никитович Ильинов мог читать мысли молодого офицера… Скорее всего, он посмеялся бы. Не все так ладно было и у него. Даже на сегодняшних стрельбах. И хотя общая оценка взводу получилась хорошей, Ильинов тоже волновался. Рассказывая подчиненным веселый охотничий эпизод, который слышал от отца, Леонид то и дело поглядывал на дорогу. Дежурной машиной на полигон должны привезти внутренний наряд роты. А он, Ильинов, чтобы не испытывать судьбу, поставил дневальными рядовых Курмакова и Ниязматова. Оба выше, чем на тройку, никогда не стреляли. Таким образом, он хотел повысить общую оценку взвода по огневой подготовке. Но капитан Летучих приказал подменить наряд, вывести на занятие сто процентов личного состава.

Валерий Курмаков и Фарид Ниязматов слишком долго, как показалось командиру взвода, снаряжали патронами магазин. На рубеж открытия огня оба выдвигались неуверенно, то и дело поглядывая на офицера.

Курмаков шел прямо, квася сапогами глинистую землю. Он смотрел вперед, не мигая. Ниязматов обходил лужи, косился по бокам. Его правая рука, крепко обхватившая цевье автомата, мелко дрожала. Крупная дождевая капля то и дело повисала на кончике его горбатого носа, и солдат все время мотал головой, стараясь ее скинуть.

Незаметно оба солдата подошли к рубежу открытия огня. И сразу впереди, за брустверами окопов опорного пункта «противника» показались мишени. Рядовой Курмаков, увидев их, упал на бугорок. Прильнув к автомату, он прицелился, но выстрела не последовало.

Предохранитель?

Солдат засуетился. Сдвинул флажок предохранителя. Опять прицелился. Раздался одиночный выстрел…

Ниязматов обнаружил цели с опозданием. Оглянувшись, он увидел вокруг многочисленные лужи. Ему бы быстро продвинуться вперед, лечь за пень, что торчал на небольшом пригорке. Но Фарид не сориентировался, а в лужу падать ему не очень хотелось. Поэтому стрелять он решил с колена.

Очередь… Другая… Третья… Мишени постояли еще пару секунд и скрылись непораженными.

— Разряжай! — приказал Ильинов.

Ниязматов отсоединил магазин, сунул его в подсумок. Курмаков тоже дернул магазин. Но не тут-то было. Солдат нажал на него сильнее. Однако магазин прочно сидел в гнезде и не поддавался его усилиям.

— Нажмите на защелку! — бросил командир взвода, и, махнув с досады рукой, направился к вышке.

Неожиданно выглянувшее из-за туч солнце будто подлило масло в огонь, который бушевал в груди офицера. Особенно огорчен он был действиями командира роты капитана Летучих. Ведь все равно уходит, приказ уже пришел, размышлял Леонид. Так нет, подавай ему на полигон дневальных. Теперь взводу, да и роте в целом, выше тройки не подняться. Как о нем, командире роты, подумают в штабе? Впрочем, Летучих все равно. А вот ему, старшему лейтенанту Ильинову, он сделал медвежью услугу. Теперь его шансы на выдвижение намного поубавились…

Сердясь, офицер где-то в глубине души понимал, что все случилось так, как и должно было случиться. Разве не знал он о слабой огневой подготовке обоих солдат? Знал. Думал, пронесет. К тому же имелся и другой расчет. Стрельба, дескать, не главная учебная дисциплина для радиотелеграфистов. А жизнь взяла и нанесла удар по тому