«Как поступить, чтобы признательно, благодарно и вечно помнить в сердце моем полученный урок?»

Под этими словами как-то страшно и карикатурно нетвердой рукой он изобразил человека, которого захлопывает книга. У этого человека те же длинные волосы и нос тот же: длинный, острый и способный оказаться то в табакерке, то в Риме, то в Одессе, то в городе N, а то и вовсе на перекладных и по морю отправиться в Иерусалим. Для чего? А для того, чтобы и на Земле обетованной обратиться с просьбой о помощи. Высшие силы могли, наверное, но отчего-то не захотели помочь завершить то, что Гоголь давно уже задумал завершить…

«…не признает современный суд, что много нужно глубины душевной, дабы озарить картину, взятую из презренной жизни, и возвести ее в перл созданья; ибо не признает современный суд, что высокий восторженный смех достоин стать рядом с высоким лирическим движеньем и что целая пропасть между ним и кривляньем балаганного скомороха! Не признает сего современный суд и все обратит в упрек и поношенье непризнанному писателю; без разделенья, без ответа, без участья, как бессемейный путник, останется он один посреди дороги. Сурово его поприще, и горько почувствует он свое одиночество».

Спустя много лет Владимир Владимирович Набоков, использовав распространившееся в тогдашней Москве свидетельство мальчика-очевидца, описал последние часы Гоголя:

«Ночью во вторник… он долго молился один в своей комнате. В три часа призвал своего мальчика и спросил его, тепло ли в другой половине покоев. „Свежо“, – ответил тот. „Дай мне плащ, пойдем, мне нужно там распорядиться“. И он пошел, со свечой в руках, крестясь во всякой комнате, через которую проходил. Пришед, велел открыть трубу как можно тише, чтоб никого не разбудить, и потом подать из шкафа портфель. Когда портфель был принесен, он вынул оттуда связку тетрадей, перевязанных тесемкой, положил ее в печь и зажег свечой из своих рук. Мальчик (сообщает нам Погодин в своем рассказе о том, как Гоголь сжег вторую и третью части „Мертвых душ“), догадавшись, упал перед ним на колени и сказал: „Барин! что это вы? Перестаньте!“ – „Не твое дело, – сказал он. – Молись!“ Мальчик начал плакать и просить его. Между тем огонь погасал после того, как обгорели края у тетрадей. Он заметил это, вынул связку из печки, развязал тесемку и уложил листы так, чтобы легче было приняться огню, зажег опять и сел на стуле пред огнем, ожидая, пока все сгорит и истлеет. Тогда он, перекрестясь, воротился в прежнюю свою комнату, поцеловал мальчика, лег на диван и заплакал».

В 8 часов утра 21 февраля 1852 года Николай Васильевич Гоголь перестал дышать.

Тургенев из Петербурга прислал свои слова в Москву:

«Да, он умер, этот человек, которого мы теперь имеем право, горькое право, данное нам смертию, назвать великим».

И многие друзья, критики, писатели, поэты, общественные деятели тоже прислали множество писем и слов. Эти их речи, письма составили… могли бы составить некрупный том «Выбранных мест из самых искренних, самых сокровенных, самых печальных откликов на смерть писателя».

Когда же гроб с телом Гоголя несли по февральской заснеженной Москве на кладбище Данилова монастыря, то восемь верст обильнейшая толпа людей всех званий и сословий сопровождала его, и кто-то из этой толпы, не веря, что хоронят «скончавшегося от простуды» коллежского асессора, сказал:

– Генерала хоронят.

После погребения квартальный надзиратель Протопопов, составляя обычный полицейский акт и для наиболее скрупулезного составления вынимая из шкафа вещи Гоголя, казенным голосом перечислял:

– Шуба енотовая, крытая черным сукном, старая, довольно ношеная, два старых суконных сюртука черного сукна, один из них фасоном пальто, черное люстриновое пальто старое, пикеневое старое пальто белого цвета, одно парусиновое пальто старое, одни панталоны трековые мраморного цвета, трое старых парусинных панталон, пять старых бархатных жилетов разных цветов… одна старая полотняная простыня, три старых холстинных простыни, семь шерстяных старых фуфаек, три пары нитяных и три пары шерстяных старых носков, три полотняных носовых старых платков…

Всего имущества на 43 рубля 88 копеек серебряными николаевскими деньгами.

• Джек Лондон (урожденный Джон Гриффит Чейни, 12 января 1876 – 22 ноября 1916) – американский писатель, наиболее известный как автор приключенческих рассказов и романов.

• Самая большая удача – созданные им вечные образы героев, мировая слава, фантастическая природная работоспособность.

• Самая большая неудача – предательство друзей, разорение, нищета, пьянство и смерть в одиночестве.

Тридцатисемилетний Джек Лондон целую ночь стоял перед полыхавшим домом. Его домом. Домом Волка, как он его называл.

Этот замок был воплощением его самой сокровенной мечты. Здесь будут обитать друзья. Писатели, художники, бродячие философы… Да мало ли еще кто? Всякий страждущий найдет тут обильную еду, выпивку и постель с чистой простыней.

К августу 1913 года, на финальной стадии, стройка обошлась ему в восемьдесят тысяч долларов. Нешуточные деньги по тому времени, гораздо больше нынешних миллионов. Джек Лондон вложил в дом все свои средства, которыми его одарил гений писателя.

Тринадцатый год стал для него роковым. Именно в 1913 году он стал самым высокооплачиваемым беллетристом, обогнавшим по заработкам самого несравненного Киплинга. В этот период своей бурной жизни писатель влез в чудовищные долги. Каждый месяц ему приходилось выплачивать проценты с пугающим рядом нулей.

И вот его мечта безжалостно сгорала, превращалась в пепел, в прах.

Джек Лондон глядел на пожарище.

По лицу его текли слезы.

Замок, несомненно, кто-то поджег – он загорелся весь сразу. Если бы пожар начался в одной комнате, стены из особого красного камня помешали ему так стремительно распространиться.

Четыре дня Джек пролежал в постели, мало чем отличаясь от мертвеца. Его мучило отвращение к людям. Поджог совершил кто-то из тех, кого он по-братски приютил. Дал не только пищу, но и одежду, кров, карманные деньги…

Как страшно потерять любовь и доверие к близким.

Что теперь делать? Восстанавливать Дом Волка? На какие деньги? Его долг на тот момент составлял 100 тысяч долларов. Немыслимые деньги по тем временам, когда миллиардеров и в помине не было, а миллионер считался феерически состоятельным человеком. Значит, нужно засучить рукава, писать и писать. Как в молодости. Давая мозгу лишь три часа сна. Взбадривая себя чаем и крепкими сигаретами.

Однако что-то в его сердце в ту проклятую ночь сгорело, погибло безвозвратно.