– Каждому не дадут. Для поднятия боевого духа одного кота на пехотное отделение уже довольно. Хотя чем больше, тем лучше. И конечно, спецподразделения тоже будут. Все уже посчитано, у министра на столе проект лежит. Хорошую зверюгу ты вырастил, Павлов. Только кормежка дорогая.

– Будете кормить дрянью, снизится гарантийный срок.

– Ну, это лучше обсуждать с главтехом завода, верно? Как ты посоветовал.

Павлов вздохнул. Ничего уже от него не зависело. Когда обсчитывали рацион, оказалось, что корм даже при промышленных объемах выйдет дороже, чем хотелось бы военным. От «Клинка» требовали уникальных боевых свойств, лаборатория их обеспечила, но закон сохранения энергии в отдельно взятом животном никто не отменял. Полосатики любили качественное горючее. Если бы Павлов знал, как запихать в кота многотопливный дизель, – ей-ей, сделал бы не раздумывая. Всем стало бы легче, главное – «Клинкам».

Конечно, эта проблема будет решена. Завлаб представил, какими помоями начнут потчевать несчастных полосатиков, когда тех станет по-настоящему много, и поежился. А потом начнутся жалобы, мол, кошки бегают медленно, прыгают невысоко и в ночном дозоре оглушительно пукают, демаскируя своих. И понеслась… Сначала возьмут за хобот заводских биотехов, те переведут стрелку на «К-10», лаборатория справедливо обвинит производителя корма, но, пока удастся это доказать, нервы истреплются немерено. Павлов уже будет на пенсии, заслуженный и почтенный, отплюется от поклепов и наветов. А полосатикам-то давиться всякими отходами, мучаясь изжогой и отрыжкой, – за что?

«На пенсии, на пенсии…»

– Зачем Голованова в обезьянник вернули? – спросил Павлов жестко.

Бондарчук оторопел.

– Его ведь с тобой согласовывали, – напирал завлаб. – Чего опять затеяли, поджигатели войны? Давай, откровенность за откровенность. Дорогуша.

– Уфф… – Генерал заметно расслабился. – Я грешным делом подумал, у тебя к нему личные претензии. Да фигня, чистая благотворительность. Голованов внучку замуж выдает, хочет ей иномарку подарить, вот его и пристроили консультантом, чтобы имел право ссуду взять. За былые заслуги. Кому он сейчас нужен, мать его йети?

– Ну-ну… – буркнул Павлов. – У деда, знаешь ли, такие связи наверху… По старым дрожжам. Он, если очень захочет, собственный институт выбьет.

– Чего ж не выбил? Дорогуша, ты из своего любимого НИИ По Барабану совсем не видишь перемен. За забором новая страна, и порядки в ней тоже новые. Последние два президента крепко поработали над этим. В России больше не занимаются ерундой. Здесь можно реализовать самый дерзкий проект, но придется грамотно обосновать его. Что может предложить армии Голованов? Очередную северную гориллу? Арктического шимпанзе? Партизанского бабуина? Гамадрила-подрывника?..

Павлов неопределенно шевельнул бровью. Возвращение Голованова на государственную службу, по общему мнению, ничего хорошего предвещать не могло. В невозбужденном состоянии Голованов был славный дядька. Но по критическим дням превращался в такого очевидного и гиперактивного психа, что становилось просто неловко. В моменты помутнения рассудка дедушку осеняли великие идеи, он с ними прорывался к министерскому начальству и задавал «обезьяннику» бешеное ускорение, которого хватало потом на годы. Фактически Голованов лабораторию сгубил, но та все жила, как бы сама по себе, эдаким королевством в королевстве. Директор к старику не заходил, старался не привлекать к совещаниям, а на вопрос, чем вообще занимается трехнутое подразделение и не пора ли дать Голованову пинка под зад, ответил просто: считайте эту тему закрытой. Не в смысле прекратившей существование, а для вас закрытой… «Обезьянник» исправно получал деньги, чего-то алхимичил, иногда даже выводил на полигон каких-то ужасных питекантропов и кому-то что-то докладывал наверх, через голову директора. Или делал вид, что докладывал… Избавиться от неуправляемого завлаба – мать его йети – удалось относительно недавно, в период реорганизации НИИПБ. Сделал это новый шеф, заработав репутацию человека со связями круче головановских.

Потом выяснилось, что сворачивать работы по теме никто не собирается.

Парадоксально, но рейтинг шефа еще подскочил.

– А ведь не доверяешь ты нам, Павлов! – совершил открытие генерал, внимательно наблюдавший за душевными терзаниями завлаба. – Это как же, дорогуша?

– Тебе никогда не кажется, – медленно и негромко произнес завлаб, – что все устроено… неправильно? В системе? Вроде бы и порядок, и контроль, и условия обсчитаны по уму. Но… Вдруг приходит ощущение, будто не те люди занимаются не тем и делают это не так?

Бондарчук раздраженно засопел.

– Дай-ка мне твой доклад почитать, – сказал он.

– На. – Павлов вытащил из-за пазухи мятую пачку листов. – Вообще забирай, я доложу по памяти. Так получится убедительнее.

– Смотря для кого, – буркнул генерал, цепляя на нос очки в дорогой золотой оправе. – Некоторые как увидят человека, способного выступать без бумажки, тут же делают стойку на чужака. До сих пор у нас таких полно…

Павлов протянул руку и погладил могучий Катькин загривок. Кошка повернула голову и улыбнулась.

Сразу показалось легче и приятнее жить.

* * *

Машину удалось подогнать вплотную к павильону, где проходила «теоретическая» часть представления. «Делаем цыганочку с выходом, – распорядился Бондарчук. – Отсиживаешься до упора, потом я тебе звоню на мобилу, вы с Катериной заходите и рвете с места в карьер. Теперь по докладу. Текст хороший, но я бы советовал полицейские возможности «Клинка» не выпячивать и насчет работы на границе тоже… Не слишком. Объяснять, почему, я надеюсь, тебе не надо?» – «Потому что это изделие министерства, и вы сами разберетесь, с кем делиться, а кому хрен в зубы». – «Ориентируешься правильно. Ну, ни пуха».

Павлов чуть ли не с наслаждением послал генерала к черту, покопался в регулировках сиденья, откинул спинку, вытянул ноги и закрыл глаза. Он почему-то страшно устал за эту поездку. А ему ведь еще выступать.

Катька тут же почувствовала его состояние – бросила глазеть в окно, деликатно потопталась рядом, ища, как бы ловчее пристроиться, влезла на сиденье, осторожно уложила тяжелую голову Павлову на грудь и принялась тихо урчать. Павлов благодарно приобнял кошку и подумал – вот бы сейчас заснуть к чертовой матери. И проснуться сотрудником нормальной фирмы, выращивающей нормальных кошек. Отчего-то эта глупая несбыточная мечта накрепко засела в голове. Десятки лет даже и не мелькала, но в последние месяцы вдруг начала оформляться, потом зудеть, а теперь – чуть ли не мучить.

Завлаб приоткрыл один глаз. За тонированным стеклом мельтешили военные. «И вот так всю жизнь. Почему я раньше не замечал этого? Бегают вокруг, суетятся… Думают, что решают важнейшие проблемы мироустройства. А сами – то на снежного человека фонды выделяют, то в боевого клопа инвестируют. Шарлатанам верят, а иногда даже используют их, чтобы украсть деньжат. И какое место в этой системе занимаю я? Чего добился? Сколько моих разработок оказалось не к месту, не ко времени, осталось в бумаге, не продвинулось дальше опытных серий? Шарик гордится, что больше всех лажался и пролетал. Так он и делал зато! Ну, зачастую ерунду всякую, монстров, и вообще, его любимая биомеханика – модное поветрие, тупиковая ветвь, скоро изживет себя. Но мне-то даже пролетать толком не случалось! То сам тормозил работу, одолеваемый сомнениями, а то сверху грубо обламывали. И на что же я тогда жизнь потратил? Вбухал ее целиком в изделие «Клинок»? Получается, да. Только отчего мне всего милее именно рыжики порченые, а не великолепные полосатики? И здесь все наперекосяк!»