– Ему не следует сдаваться, – сказала Имоджин. – Дом принадлежит им обоим. Мартин не может ничего сделать без согласия папы.

– Ты ведь знаешь своего отца, – голос Джен неожиданно смягчился. – Тот, кто был когда-то хиппи, остается им на всю жизнь. Он на все даст согласие, лишь бы сохранить мир в семье.

В первый раз в своей жизни Имоджин увидела свою мать в таком состоянии – она готова была расплакаться.

– Я пойду поговорю с ним, – сказала Имоджин решительно.

– Да, милая, иди. Надеюсь, у тебя лучше получится, чем у меня. У вас с отцом всегда были особые отношения. Ты ведь знаешь, ты самое дорогое, что у него есть.

Имоджин оставила мать и направилась в сад, прямиком к мастерской отца.

– Пап, я знаю, что ты там, – сказала Имоджин, подойдя к двери. Она подождала несколько секунд, но услышала лишь стук дятла вдалеке. – Послушай, я завтра уезжаю и надеюсь, ты поговоришь со мной на прощание.

Имоджин помедлила еще немного, ожидая ответа, и, не получив его, уселась на ступеньку, прислонившись спиной к двери. Лучи полуденного апрельского солнца согревали ее лицо. Прямо перед ней в полузаросшем саду, который ее мама отчаялась подчинить своей воле, возвышался толстый дуб, раскинувший ветки во все стороны. Высоко в кроне Имоджин увидела потемневшие от времени, сколоченные вместе деревянные доски и смятый металлический лист, когда-то служивший импровизированной крышей. Примерно пятнадцать лет назад отец смастерил этот домик на дереве, их с Анной тайное убежище, где сестры играли и делились своими секретами. Папа так и не убрал его оттуда.

Имоджин просидела под дверью минут десять, но ответа так и не дождалась. Неохотно поднявшись на ноги, она вернулась на кухню. Джен уже взволнованно выглядывала в окно.

– Слушай, мам, а у тебя случайно не найдется бейквеллских пирожков с миндалем? – спросила Имоджин. – Ты ведь знаешь, как он их любит.

– Отличная идея, – сразу оживилась Джен. Она открыла буфет и достала оттуда пакет. – В обычном состоянии он бы уже давно их уничтожил, но со дня похорон он почти не ест, – она протянула Имоджин пакет. – Только не клади их на тарелку, иначе не просунешь под дверью.

– Спасибо, мам. – Имоджин вернулась в сад, охваченная новой волной оптимизма. Возможно, ее слова не вызвали у отца интереса, но она не помнила, чтобы он мог устоять перед несравненным лакомством из кондитерской «Мистер Киплинг».

Когда она подходила к мастерской, она заметила какое-то движение, словно тень пробежала. Прижав лицо к мутному, грязному стеклу, Имоджин постаралась разглядеть, где скрывается отец. Но когда глаза привыкли к мраку, ее внимание привлекла вовсе не фигура отца. На рабочем столе, на полу валялись его скульптуры… изящные птицы, расколотые на сотни кусков.

* * *

– Анна, послушай, ты можешь приехать и встретиться со мной? – сказала Имоджин. – Я сейчас в доме бабушки Ви.

– Да? – судя по голосу, Анна была озадачена. – А что ты там делаешь? Я думала, ты уже пакуешь вещи.

– Не знаю, – сказала Имоджин честно. Как она могла объяснить, что когда сошла с поезда из Льюиса, то просто пришла сюда, сама изумленная своим поступком. – Возможно, ищу ответы на некоторые вопросы… Просто скажи, ты придешь? Это важно.

– Хорошо, – сказала Анна. – Я сейчас заканчиваю. Буду в десять.

Имоджин посмотрела на кофейный столик. Перед ней лежал раскрытый фотоальбом, тот самый, который бабушка оставила им по завещанию. На первой странице чернилами была сделана надпись от руки:

«Моим красавицам-внучкам, Имоджин и Анне. Краткая история этого необычного предприятия. Возможно, вы полюбите кафе-мороженое так же, как любила его я все эти годы.

Ваша бабушка Ви».

Имоджин медленно перевернула страницу. Там была черно-белая фотография кафе и подпись: «24 июля 1953 г. День открытия!»

Перед фасадом кафе стояли гордые и счастливые Вивьен и ее муж Стэнли. На Вивьен длинное платье с рисунком из пудельков, волосы элегантно уложены, пышные локоны спадают на плечи. Рука Стэнли лежит на талии жены. Он в очках в темной оправе, у него каштановые, а не седые волосы, с которыми запомнила его Имоджин. Второй рукой он нежно обнимает за плечи младшего сына – Мартина. Вивьен прижимает к себе Тома. Оба мальчика в шортах, рубашечках и красивых ботинках, все выглядят взволнованными и счастливыми.

«Отец рискует потерять дом, где прошло его детство, – подумала Имоджин. – Неужели они с Анной отнимут у него и кафе на Сансет, 99?»

Она продолжила рассматривать фотографии, рассказывающие историю бабушкиного кафе. В конце альбома была совсем новая фотография, цветная, занимающая почти всю страницу. Вивьен с улыбкой на лице в центре, на ней темно-синее платье с отделкой кремового цвета, волосы убраны в высокую прическу. Ее окружает семья: два сына и Джен с Имоджин и Анной. Фотография была сделана еще до того, как Мартин познакомился с Франсуазой. Тогда все родные считали его убежденным холостяком. Имоджин вгляделась в собственное изображение: сильно накрашенные глаза, блеклая футболка… Кажется, ей было тогда шестнадцать.

Отец на этом фото был совсем не похож на себя настоящего – глава семьи, сильный, уверенный в себе человек. Имоджин решила, что это было то самое лето, когда ее учительница по английскому языку, мисс Картер, определила у нее дислексию. Имоджин тогда неожиданно получила самые низкие оценки на ее уроках и стала посмешищем для всего класса.

Наконец и самой Имоджин, и ее родным стало понятно, почему все эти годы она испытывала сложности при чтении и написании сочинений. Но папа всегда утешал ее, когда она приходила домой в слезах из-за того, что учителя называли ее тупой или ленивой. Отец понимал, как и она сама, что за всем этим ужасом кроется нечто большее, чем просто диагноз. В конце концов Том отправился прямиком в школу, лично поблагодарил мисс Картер, а затем потребовал встречи с директором школы, чтобы выяснить, что не так, и потребовать впредь особого подхода к дочери. Имоджин делала вид, что не одобряет его действия, но втайне гордилась отцом, который пошел на это ради нее.

Девушка вновь мысленно вернулась к разбитым скульптурам, которые увидела в отцовской студии сегодня днем. Трудно было представить, что вот этот открытый, полный достоинства человек на фотографии и есть ее отец, который сегодня трусливо скрывался от дочери, не желая с ней разговаривать. Если она улетит завтра в Таиланд, какое сообщение она получит вскоре из дома? Возможно, отец через пару дней придет в себя и вернется к своим обычным делам, но что, если нет? Ей была невыносима мысль о том, что в ее отсутствие ему может стать хуже.

До сих пор все ее мысли и желания были поглощены островом – солнце, море, Люка и, самое главное, возвращение к ее проекту, к подводным съемкам. Да, она мечтала об успехе, о выставке, но единственным человеком, которому она хотела ее показать, чье мнение ей было действительно важно, – был отец. Он с самого начала поддерживал ее амбиции: купил ей дорогую профессиональную камеру, помог организовать фотолабораторию. Ей так хотелось, чтобы он увидел, что его усилия не пропали даром, что он может гордиться ею.