Из ларчика, что я ей протянула, она достала еще две фигурки, каждая из которых была завернута в шелк. Одна — в сверкающий топазовый, протканный ржаво-красной нитью цвета пустынных скал, какие я видела во время наших путешествий в Кахулаве. Его она сняла, открывая куклу, которую она уже показывала мне, когда несколько дней назад начала этот ритуал.

Это была фигурка юноши, я даже помнила его имя — Хинккель. Я слышала о нем, и не только от моей госпожи. Того, кого она одобряла, остальные ни в грош не ставили. Второй сын отважного воителя не пожелал следовать путем оружия. Он стал слугой в собственной семье, причем даже в этом не оказался достоин уважения, поскольку не добился этого положения своими заслугами — как большинство низкорожденных.

Он был пастухом, посыльным, торговцем, тем, кого люди его происхождения стараются не замечать.

Но все же Равинга облачила его в одежды великого владыки и своим искусством придала ему такой вид, словно он носит эти одежды по праву.

Теперь она поставила его лицом к лицу с императором. В его руке тоже был посох власти, только его увенчивало изображение песчаного кота. Я наблюдала за ее действиями, и мне хотелось осудить это все вслух. Этот юнец не был вождем, в нем не текла древняя кровь Вапалы, нет, он был варваром и даже среди своих сородичей считался человеком никчемным. Что за странное помутнение рассудка заставило Равингу изобразить его таким?

А она уже доставала другую фигурку. Та была закутана в грязно-белый шелк оттенка песка Безысходной пустоши. По ткани были разбросаны черные изображения человеческих и звериных черепов. Она не стала ее разворачивать, и я знала причину этого.

Внутри этого свертка не было тела — изображения живого существа. Равинга еще не знала того, чье присутствие она пока только ощущала. Этот незнакомец возвел вокруг себя преграду, сквозь которую не могло проникнуть ни одно видение. Мы пытались сделать это даже вдвоем, объединяя мои слабые силы с ее мощью, стараясь обнаружить врага, вызнать, кто или что он есть.

Теперь Равинга поставила завернутую фигурку за крысой на алое пятно. Сев на пятки, она начала напевать. Я опустилась на корточки напротив нее и тоже стала повторять слова, смысла которых никто из нас не знал — это песнопение было очень древним. Только те, у кого есть истинный дар, могут хотя бы произнести их верно, настолько они отличаются от нашей обычной речи.

Куклы ответили — все, кроме крысы и того, кто стоял за ней. Королевы подняли руки и протянули вперед жезлы, император сделал один шаг, но больше не успел, потому что Шанк-джи встал перед отцом, надменно подняв голову. Теперь с одной стороны выступил канцлер, с другой — министры, и все они повернулись к Хинккелю и сыну императора.

Голос Равинги взмыл ввысь, она стала произносить слова быстрее, и я перестала за ней успевать. Она наклонилась вперед, вцепившись в складки своего платья, словно хотела заставить фигурки, на которые так пристально смотрела, сделать еще одно движение. Но они застыли на месте.

А вот крыса зашевелилась. Она, прежде лежавшая на боку, встала, оскалилась и двинулась к Хинккелю. Шанк-джи шагнул в сторону, уступая ей дорогу. Кукла Хинккеля взмахнула посохом с кошачьей головой, и крыса начала шаг за шагом отступать. Затем закутанная фигура, стоявшая за крысой, неуклюже пошевелилась, и крыса вернулась к ней и легла у ее ног (если только у нее были ноги). Скрытый и крыса замерли, и, как я заметила, иллюзия жизни покинула и остальные куклы.

На лицо Равинги легла печать невероятной усталости. Она безвольно опустила руки на колени.

— Да будет так, — сказала она с глубокой горечью в голосе. — Никто не в силах сделать больше, чем он способен. Теперь это возложено на страну и тех, кто в ней живет. У нас должна быть сила, чтобы встретить грядущее. Но сила эта должна проявить себя, а заставить ее это сделать я не могу.

Она оторвала взгляд от кукол. Они задрожали, словно сила уходила из их маленьких тел, затем попадали на пол, навзничь или ничком.

— Ты видела, Алитта?

— Видела, Призывательница Теней, — ответила я надлежащим образом.

— В свое время увидишь больше. — И, как часто бывало и прежде, теми же самыми словами она завершила ритуал.

А хотела ли я видеть больше? Хотела ли испить до конца чашу знаний, которую эта женщина предлагала мне? Да — поскольку у меня была своя цель. Несмотря на все предостережения Равинги, я буду до самого конца добиваться ее, и в этом я не сомневалась.

Курения в жаровне почти совсем выгорели, но Равинга не пыталась собрать куклы. Я понимала, что ее силы почти на исходе, но помочь ей не могла, поскольку только ее руки могли прикасаться к этим фигуркам. Я подошла к окну, собираясь отодвинуть одну из занавесей и впустить свежий воздух, чтобы выветрить запах горящего ароматного дерева.

В этот момент я услышала звяканье над головой. Кто-то пришел в нашу лавку? В такое время? Я отдернула занавеску и увидела, что снаружи уже солнце, — то, что началось в темноте, питающей силу, закончилось с наступлением дня.

Равинга не обращала внимания на колокольчик, но я быстро вышла. Наш слуга Манкол уже открыл лавку, а все простые продажи мы обычно оставляли на него. Для своих почтенных лет он был весьма проворен и высоко ценил кукол, с удовольствием демонстрируя самые лучшие и красивые из них.

Однако, когда я вошла в лавку, я увидела, что там находится покупатель — или возможный покупатель, — который не станет разговаривать со слугой. Но со мной станет, и Равингу из-за этого я беспокоить не буду.

Первая фрейлина госпожи Йевены стояла там, нетерпеливо притоптывая обутой в сандалию ножкой и барабаня длинными ноготками по прилавку, тянувшемуся от стены до стены. Над ним на полках стояли коробки с куклами, новые — как раз посередине. Манкол вышел из-за прилавка, вытаскивая кресло с подушкой, предназначенное специально для самых состоятельных посетителей. Но фрейлина не удостоила даже взглядом предлагаемое ей сиденье.

В дверях бездельничали двое щитоносцев — стража, необходимости в которой здесь не было вовсе, кроме разве что желания продемонстрировать свое положение.

Я вежливо склонила голову, как приветствовала бы каждого, кроме Равинги — перед ней я даже опустилась бы на колени, позволь она мне. Этот урезанный поклон вызвал у нашей гостьи раздражение, и я это знала. Она нахмурилась, и на ее чистой коже выступил румянец. Она коротко кивнула, и драгоценные камни на ее головном обруче звякнули.

— Где Равинга? — резко спросила она.

— Ей нездоровится этим утром, — ответила я. — Госпожа желает получить новое сокровище для своей коллекции?

Я заняла место Манкола за прилавком и указала на застекленные полки на самом видном месте.

— Это, как изволите видеть, Топазовая королева, правившая в дни императора Тампора и считавшаяся самой красивой из коронованных особ своего времени. А вот причудливое изображение, которое придумала сама Равинга. — Я показала на очень похожего на живого (в миниатюре) песчаного кота, на которого был надет ошейник из рубинов и огненных агатов, а глаза его были изумрудными. Он сидел и держал в передних лапах арфу кифонгг. Я открыла шкаф, чтобы показать эту заманчивую вещь поближе, и коснулась кнопочки на спине кота. Он тотчас начал играть тихую приятную музыку.